— А откуда Натали вообще про него знала? Про других понятно. Но если он такой скрытный. Света похвасталась?
— Может, так, а может, Натали сама вычислила. Я же тебе рассказывала про бежевую «тойоту» и крутого поклонника.
— Рит, в Городе не зарегистрировано ни одной «тойоты» цвета «бежевый металлик», — с искренним огорчением сообщил Ильин.
— Ничего удивительного, поскольку она была вовсе не бежевая, а серебристая.
— Она соврала про цвет? А ты-то как догадалась?
— Натали про крутого поклонника рассказывала на бешеной скорости, поэтому вряд ли соврала, мы бы заметили. Нельзя говорить, говорить правду, потом соврать, потом опять правду — и чтобы голос не выдал. Так что я решила, что она не врет. Но она же сказала — где-то в апреле, еще снег местами лежал.
— Ну и что?
— Ох, горе мое, а еще милиционер! Ты никогда не замечал, что весной и осенью в городе резко возрастает количество бежевых, рыжих и коричневых машин? Я больше чем уверена, что, если взять гаишную статистику ДТП, по свидетельским показаниям это будет очень заметно.
— Не понял… — майор даже головой помотал от недоумения.
— Да я сама как-то раз совершенно случайно заметила. Дороги у нас сам знаешь, какие, тем более весной и осенью. Пока машинка по основным трассам ездит, еще ничего, а стоит полчаса дворами покататься — все, считай, перекрасили, особенно, если быстро ездила, уляпывается от колес до крыши, ну, может, на крыше грязи и поменьше будет, так кто разглядывает-то? Так что «тойота» была серебристая, только доказать ты все равно ничего не докажешь. Хотя можешь попробовать — если, кроме телефонного номера, у тебя еще хоть что-то в загашнике есть. Обидно, если так и сойдет.
— Ты не поверишь, но есть микроследы — одна и та же ткань прикасалась и к наташиной одежке, и к перилам. Ворсинки остались на перилах, на том куске, который вместе с Наташей упал.
— Не густо, конечно. Мало ли кто там рядом прислонялся. Да и выкинул он давно ту одежку, с которой ворсинки. А впрочем — дерзай, я за тебя пальцы накрест подержу.
27.
Если голова болит — значит, она есть.
Колобок
Через неделю после подписания злополучного договора со злополучными американцами мы с Ланкой сидели в том же кафе, что и в ту злополучную субботу. Денек, правда, был не столь жаркий, но столь же пасторальный: те же мамаши с детишками, те же отроки на роликах, те же воробьи и тот же серый котяра, якобы спящий. Лишь целеустремленного людского потока к рынку на этот раз не наблюдалось. Переулок, отделяющий фруктово-овощные ряды от кафе, решили обновить: он дымился свежим асфальтом, по которому сосредоточенно ездил довольно разбитый каток, за которым столь же сосредоточенно наблюдала троица в оранжевых жилетах. Покупателям приходилось достигать вожделенного рынка с другой стороны, нам — вдыхать аромат горячего битума. Впрочем, не скажу, чтобы запах был неприятный, скорее просто непривычный.
Зато внутрь мы употребляли более привычные напитки: Ланка — любимый мартини, я — за полным отсутствием токайского — банальную «Избу». С минералкой, естественно.
Я попыталась убедить Ланку, что все могло сложиться гораздо хуже — если бы она не умотала на свидание, то девушка Света скончалась бы именно на ее глазах, а не перед Ларисой Михайловной. Отбрехиваться тогда было бы гораздо сложнее. Ланка, которая благодаря рубенсовским габаритам сохраняет трезвость мысли дольше, чем я, резонно возразила, что если бы она не умотала на свидание, то Лариса Михайловна не стала бы удалять Олечку из студии — и значит, погибель девушки Светы наблюдали бы два человека. А это уже гораздо проще.
— В таком случае, ты сама, подруга, виновата! — подытожила я. С трезвых глаз, разумеется, никаких «виновата» мне и в голову бы не пришло. А уж на язык — тем более.
— Это как это?! — возмутилась Ланка. — Я их, что ли…
— Я и не говорю, что ты в чьей-то смерти провинилась. Исключительно в своих собственных сложностях, ни в чем больше. Вольно ж тебе романы все в высшем эшелоне заводить!
— Так где других-то взять… — количество жидкости в ее стакане уменьшилось наполовину. — Нынче до меня слухи нездоровые дошли, вроде с Казанцевым жена разводится…
— Да что ты говоришь? — довольно ненатурально изобразила я полное изумление. — Давай проверим?
Забрав у Ланки мобильник, я с первой же попытки нашла Санечку — как и ожидалось, он торчал в редакции — и задала ему примерно тот же вопрос. Ну то есть, насколько слухи нездоровые? Санечка посопел в трубку и поинтересовался:
— А ты откуда знаешь? Ты же чиновниками не занимаешься. По крайней мере, такого уровня…
Вот змей! Ну, никак не может не ужалить!
— Одна птичка насвистела, — весьма доходчиво объяснила вежливая я.
На это Санечка заявил, что «тогда без комментариев», и отключился. А все-таки он редиска! Я ему такую информацию слила — про шуры-муры Большого Человека с продавщицей из сувенирной лавки — а он, жадюга, пустяком поделиться не желает! Ну и ладно, ну и перебьюсь!
— Что ж, можешь считать, что дыма без огня не бывает, — сообщила я. — То есть, насколько я знаю Санечку, он только что дал почти официальное подтверждение твоим нездоровым слухам. А тебе это до сих пор важно?
Стакан опустел, затем сразу вновь наполнился. Ланка почесала бровь.
— Да, в общем, не особенно. Все мы бываем идиотками. Просто хотелось, чтобы он хоть чем-то заплатил. Привлекать-то его ведь не станут, да?
— Привлекать не станут, — согласилась я, — ибо не за что.
Ланка со звоном отодвинула стакан.
— Не за что?! Ты серьезно думаешь, что эта… Натали сама упала?
Принято считать, что лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Но, с другой стороны, что значит «лучше»? Еще Чистяков (был такой русский художник, к сожалению не слишком популярный в широких кругах) говаривал, что «правда, кричащая не на месте — дура!» Ланка — девушка сильная. Но каково ей будет помнить, что бывший амант оказался убийцей? И зачем это надо? Пусть уж будет просто слизняк.
Так что я пожала плечами и ответила максимально обтекаемо:
— Мало ли что я думаю… Вообще-то все так глупо сложилось, что могла и сама. Ну, представь: ты разговариваешь с человеком, которого шантажируешь, он делает шаг к тебе, ты, естественно, шаг назад — вот и все. Перила там, сама знаешь, какие. Вполне могло произойти то, что именуют «трагической случайностью».
Она постучала зажигалкой по исцарапанному пластику стола.
— И ты в это веришь?
— Верю — не верю. Я не знаю, Ланочка. И никто, кроме самого Максим Ильича, этого сейчас не знает. Могло быть так, могло быть эдак, — теперь уровень жидкости резко понизился в моем стакане. Не хотелось грузить подругу лишними переживаниями. — Ну вот, давай сейчас решим раз и навсегда, связалась ты с убийцей или сама себя зря изводишь? И — забудем, договорились?
Она кивнула. Я достала из кармана монетку покрупнее и подбросила ее повыше, успев сказать:
— Орел — убийца, решка — несчастный случай, годится?
Ланка опять кивнула и повернулась в ту сторону, куда упала монетка.
Да вот беда — монетка, упав на асфальт, покатилась. Влево, вправо, прямо, опять влево, отскочила от бордюра, вот, вот, сейчас упадет, и поглядим…
Ланка ахнула. Я — нет. Наверное, именно такого исхода я и ожидала.
Пропутешествовав метра полтора, монетка выкатилась на свежее покрытие, уже покинутое асфальтоукладчиком, и… застыла в нем вертикально. На ребре.
Эпилог
Когда женщине нечего сказать, это не значит, что она будет молчать
Валерия Новодворская
Надо полагать, что все — или почти все — уже догадались, кто именно были те трое, что фигурировали в прологе.
Примерно в один и тот же момент одни и те же проклятия рассылали Лариса Михайловна, Лидуся и Света. Только проклятия Ларисы Михайловны относились к Ланке, а Лидуся со Светой проклинали друг друга. Забавно, не правда ли?
А если кому-то интересно, кто такой (такая) Зяма — это уже совсем другая история.
[1] См. «Очевидное убийство».
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/