— И халат застегни, — как ни в чем не бывало бросает он. — Ни больным, ни мне не стоит демонстрировать свои выпирающие части тела. Если я здоровый, то другие могут и инфаркт хватануть, от созерцания расфуфыренной студентки.
— Вы ко мне необоснованно придираетесь! — взрываюсь я. — У меня не длинные ногти. Они почти не выходят из-под подушечек пальцев. Лак — нежно-розовый, а не яркий. У меня нет излишка косметики, а только акцент на глазах в виде туши, на мне нет вульгарной помады, а только нейтрального нюдового оттенка. Мои каблуки не стучат по полу, вызывая желание оторвать мне ноги, они почти беззвучны. И ни в одном из правил больницы не сказано, что врачу нельзя носить каблуки.
— Дважды я повторяю только тогда, когда меня не поняли. А учитывая, что ты меня прекрасно поняла, повторять я тебе не буду. Завтра приходишь так, как я тебе сказал. Не искушай судьбу, Аня, — впервые произнес мое имя так. — Стетоскоп возьми. Живее.
Нехотя беру стетоскоп и накидываю на шею. А дальше начался какой-то треш. Откровенно говоря, туфли захотелось снять примерно через два часа хождения по трем реанимациям. Ладно бы мы ограничились только той, какая имелась на отделении. Нет! В виду того, что половина персонала в отпуске, Лукьянов смотрит еще две, которые находятся не только в других корпусах, но и на расстоянии полукилометра от его отделения. Про то, что эти реанимации выглядят как самый настояший ад, я умолчу. Единственное, что я делала — это записывала в историю болезни под диктант его слова. Вникала в них, увы, мало, ибо Лукьянов говорил быстро, а я тупо не успевала. В двадцать первом веке писать от руки — это мощно, на клавиатуре я бы справилась быстрее, но увы. В такой клоаке — это неудивительно, ибо компьютер всего один и тот занят другим врачом.
Надо отдать должное этому мужчине, он в прекрасной физической форме. Если я уже еле-еле дышала через два часа, этот хоть бы хны.
— Я тебе сейчас ноги оторву, если будешь так медленно ходить.
— Тогда я вообще не буду ходить. Оно вам надо?
— Оторву ноги, значит меньше покалечишь людей. Во всем есть положительные стороны.
— Я не калечу людей.
— Это как сказать. Я — под вопросом, а твои будущие пациенты под еще большим вопросом. О, а вот и женщина на нашем пути. Алевтина Николаевна, доброе утро, — хватает под локоть рыжую женщину лет тридцати. — Скажи мне одну вещь. Ты знаешь слои мошонки? Ну и вообще ее строение.
— А что там знать? Кожа, tunica dartos, fascia spermatica externa, cremaster, fascia spermatica interna, tunica vaginalis testis.
— Все, спасибо, не продолжай. Ну что будем делать, Анна Михайловна? — обращается ко мне Лукьянов, как только мы остаемся вдвоем. — Какую тебе руку отрывать левую или правую?
— Это нечестно.
— Что именно?
— Это, я так понимаю, была Цебер. А она явно заучка, и вы ждали именно ее.
— Очень взрослый ответ. Ну так что, отрубаем тебе руку или нет?
— Как вам угодно.
— Пока оставлю тебе обе руки. Ну до тех пор, пока не найдешь себе парня. А то как-то нехорошо лишать тебя пока единственного источника удовольствия, — когда я осознаю, что он сказал — меня начинает в прямом смысле колбасить.
— Знаете что?! Это уже выходит за все рамки п…
— Знаю. Когда девушка вечером покупает торт вместо того, чтобы провести время со своим парнем, который как бы с твоих слов имеется в наличии, и выкрикивает то, что ты мне выкрикнула — это неудовлетворение жизнью. Поэтому повторю — пока оставим тебе две руки. А теперь закрой ротик и пойдем в мои палаты. Их всего две, так что не переживай, скоро присядешь. Первый день просто смотришь, как я провожу осмотр. Внимай все, Аня.
Внимать было, мягко говоря, тяжело. Во мне кипела злость и ярость. К счастью, во время обхода двух палат Лукьянова, я молчала и не получала никаких замечаний с его стороны. А потом он и вовсе оставил меня одну в своем кабинете, не сказав ни слова. Сначала я думала, что он ушел на обеденный перерыв, но люди тупо не могут есть два часа, находясь на работе. На часах начало пятого! А ведь у нас реально практика заканчивается в четыре часа. И сколько мне так его ждать? Скорее всего я бы ждала его до вечера, если бы в кабинет Лукьянова не зашел Егор. Кажется, мое сердце в данный момент отбивает чечетку.
— А мы тебе звоним, не можем нигде найти. Пошли, практике на сегодня баста.
— Куда пошли?
— Отмечать первый день практики. Давай, давай, — берет меня за руку. Да, блин, что это такое?! Почему именно сейчас?
— Я так не могу. Ну, не попрощавшись с… Богданом Владимировичем.
— Не смеши меня, он может и в девять вернуться. И что будешь здесь куковать?
— Нет. Откуда ты знаешь, что он может в девять прийти?