— У тебя что-то болит? — врывается в мое сознание уже знакомый голос.
— Ннет, — качаю головой, откидывая ее на кафель. Закрываю глаза.
— А почему тогда подвываешь?
— Плохо. Потому что мне очень плохо, — повторяю я, пытаясь поднять с колен руки и прикрыться, но руки почти не слушаются. — И сил нет. Совсем. Мне страшно. Я не могу поднять руки. Не могу прикрыться.
— Да можешь не прикрываться, грудь у тебя нормальная, — включает воду. — И белье целое, без дырок. Даже комплект цельный. Кружевной. Кто-то, видимо, настраивался на секс, а вышли… помидоры. А я думал, что все съеденные тобой овощи ты мне оставила на кровати.
— Какой же вы козел.
— Прощаю «козла», только потому что тебе плохо. Утром будешь просить прощение.
— До утра я не доживу, — бормочу я.
— Да прям. Скоро полегчает, — вновь поливает меня водой.
— Мне кажется, я теряю сознание.
— Ты точно ничего не употребляла кроме того, что тебе налили? Аня!
— Нет. Я никогда не пила, может поэтому мне так плохо?
— Черт, сейчас я даже поверил тебе. Наверное, старею.
— Вы, конечно, старый, но не настолько, чтобы…, — договорить я не смогла, просто потому что в этот момент поняла, что теряю сознание. И если бы не хлопок по щеке, точно бы отрубилась.
— Больно!
— Ну было бы странно, если бы тебе понравилось.
В следующий момент, Лукьянов поливает мой затылок и лицо реально холодной водой, так что я прихожу в себя.
— Ааа, ты больной что ли? Чо ты творишь?
— Ну вот — полегчало, раз бьешься.
Сама не заметила, как подняла руки.
— Всю рвоту с твоих волос я смыл. Дальше ты снимаешь с себя белье, и я даю тебе халат. В мокром белье на кровать не пущу.
— Я не смогу.
— Значит его сниму я.
— Да прям щас. Вы и так видели то, что вам не полагается.
— Приступы целомудрия оставь для кого-нибудь другого. Давай раздевайся.
Не знаю в какой момент мне стало немного лучше. Тогда, когда Лукьянов вышел из ванной или в момент, когда у меня получилось приподняться с бортика ванны и стянуть с себя трусы. Я не парализована, это просто дикая слабость. С лифчиком все оказалось труднее. Он никак не хотел поддаваться.
— Он расстегивается спереди, — резко поднимаю голову на стоящего с полотенцем Лукьянова.
— Вон отсюда! — вскрикиваю я, сама не узнавая свой звонкий голос. Хорошо хоть трусы лежат на бедрах, прикрывая меня.
— Ты часом не забыла, что находишься в моем доме?
— Тогда отвернитесь!
Лукьянов задергивает шторку, я же расстегиваю лифчик, застежка которого действительно располагается спереди.
Подставляю лицо под струи воды и, опершись рукой о стену, пытаюсь встать.
— Подайте, пожалуйста, полотенце.
На удивление шторку мне никто не отодвинул и не опозорил. Я схватила одной рукой протянутое полотенце и быстро притянула к себе. А в следующий момент Лукьянов таки открыл шторку.
— Давай не дури, — грубо пресекает мои попытки обернуться полотенцем и сам своими лапами затягивает его сзади. Зажмуриваю глаза, когда понимаю, что он поднимает меня на руки. В этот момент меня снова дико затошнило, так, что я забыла о том, что Лукьянов несет меня на руках.
Он укладывает меня на постель и тут же бросает рядом со мной белый махровый халат.
— Закрывай свои сокровища. У тебя на все максимум три минуты.
Не знаю, что меня больше удивило. То, что постель застелена новым бельем или то, что он не стал меня позорить переодеванием при нем.
— А что там? — указываю взглядом на капельницу.
— Крысиный яд и физраствор, — спокойно отвечает Лукьянов, обрабатывая мою кожу спиртом. Козел. Однако этот самый козел попадает в вену с первого раза, а не ковыряется в ней как некоторые. А чего уж греха таить, вены у меня никудышные.
— И все же?
— Ты ж все равно ничего не знаешь, Ань. Тут даже троллить тебя не надо.
— Вы сейчас признались, что троллили меня?
— Ну разве что немного.
— Откуда у вас штатив для капельницы дома?
— От верблюда.
— Вы думаете, в стакане что-то могло быть кроме алкоголя? — не унимаюсь я в попытке разговорить его.
— Возможно.
— А кто вам Егор?
— Третья вода на киселе.
— А если точнее?
— Троюродный племянник, — спокойно отвечает Лукьянов, откинувшись в кресле.
— А где он?
— Видимо, поехал дальше бухать. А ты не подскажешь, почему бабы такие дуры? — резко меняет тему, уставившись на меня.