— Не трогайте, я сама, — встаю с дивана, мысленно приказывая себе собраться и застегнуть рубашку. Больше никаких пуговиц! Все только на молнии. А зачем я вообще надеваю рубашку? — Мне надо домой, — поворачиваюсь к Лукьянову. — Сейчас в смысле.
— Да, прям сейчас. Иди умойся и заканчивай этот бабский поток. Раздражает. Дико. Подумаешь, поблевала на видео. Ты, в конце концов, не звезда первого масштаба и ничего криминального там нет. Неприятно, но не смертельно.
— Вы вообще ничего не понимаете! Я и так разочаровала родителей побитыми машинами и просроченной страховкой, а если они увидят это видео и меня на нем в таком состоянии… они просто не поймут меня. Сколько раз мне твердили с детства, к чему приводит алкоголь. И что я сделала в их отсутствие? Они меня точно не простят. Это позор.
— Чушь собачья, — хватает меня под локоть и подводит к раковине. — Родители прощают своим детям разные косяки, уж поверь мне, — включает воду, с силой наклоняя мою голову. — Почти все когда-нибудь напивались до поросячьего визга, равно как и обнимались с фаянсовым товарищем. Вот если бы твоя вылазка закончилась по-другому, тогда стоило бы лить крокодильи слезы. Даже если твои родители увидят это видео раньше, чем его удалят, вот тогда скажешь им правду. Поворчат и забудут. А сейчас — забудь ты.
— Точно. Удалить видео, — поднимаю голову, уставившись на Лукьянова.
— Держи, — подает мне полотенце.
— Мне надо домой. Или к брату. У него много знакомых, он поможет мне удалить видео, — тараторю я, вытирая лицо.
— Не надо тебе ни к какому брату. Во-первых, для начала надо узнать, кто его скинул, а только затем удалить. Сейчас утро субботы. Никому на фиг не сдалось то, что красавица Анечка стукается лбом об дверь и блюет на кровать. Тот, точнее та, кто это сделал, добивается вот этого, — обводит рукой мое лицо. — А ты как дурочка этому поддаешься.
— Вы думаете это сделала девушка?
— Ну, конечно, это баба, — уверенно бросает он.
— Черт, кто же там тогда был, — хватаюсь за голову, пытаясь сконцентрироваться. — Мне нужен мой мобильник. А где он?
— В руках того, кто не только удалит, но и нашепчет имя, слившее это самое видео.
— Это кто?
— Конь в пальто. Какая к черту разница кто?
— Большая. С момента нашего знакомства я сделала вам, мягко говоря, не очень хорошие вещи. Но если те мои действия вы не рассматривали как намеренные, то отравление точно списываете на меня. А оно, как я поняла со слов Егора, точно было. Вам незачем мне помогать. Наоборот — потопить меня еще больше, чем есть. И сейчас, пользуясь моей беспомощностью, — это идеальный вариант, учитывая, что вы меня терпеть не можете! — на одном дыхании проговорила я, ни разу не запнувшись.
Лукьянов же только хмыкнул на мои слова и лишь спустя несколько секунд как-то задумчиво произнес:
— Мда… дурочка, ты еще, Аня. Дурочка, — по слогам повторил он, направляясь к двери.
— Ну если я такая дурочка, то объясните зачем вам помогать мне удалять это видео? — поворачивается и смотрит на меня, не отрывая взгляда. Странно смотрит. Так же, как в первый день, узрев меня на отделении. От чего-то пробирает дрожью.
— Соберись и вспомни правило номер один, о котором я тебе говорил в первый день твоей практики. Забудь о видео, оно будет удалено в максимально сжатые сроки. Переодевай джинсы и приводи себя в норму. Даю на все десять минут. Максимум. Дальше мы идем принимать больных, — жестко произнес Лукьянов, схватившись за ручку двери. — Время пошло.
Правило номер один… какое это, блин, правило. Точно, хорошая мина при плохой игре.
Сделать хорошую мину, тогда как мысли заняты этим чертовым видео — невыносимо тяжело. Голова, где угодно, но только не в пациентах. На третьем больном мысли в норму по-прежнему не пришли. Правда, на мое счастье, Лукьянов проявлял крайнюю степень выдержки в течении дня, да и сейчас, когда я перкутируя больного, несколько раз промазала по пальцу. Делаю я это сегодня на редкость паршиво. Самой стыдно, но ничего не могу с собой поделать.
— Кстати, Анна Михайловна, больная с неукротимой рвотой сама с себя сняла… медицинские чулки. Видите, во всем надо искать плюсы, — неожиданно произносит Лукьянов, отстраняя меня от дедули с пневмонией. Сам же прислоняет стетоскоп к телу больного, показывая мне жестом в виде приподнятой руки — мол, «а сейчас пошла отсюда вон никчемная бестолочь». И только, когда он проаускультировал легкие дедули до меня дошло. Это он про меня и мои чулки?!
— Сама?