— Нет. Не жаловалась. И вообще это… все не так.
— Ладно, чего-то мы засиделись. Давай уже к интересному переходить, — встает из-за стола и подходит к двери. Закрывает ее на ключ и как ни в чем не бывало снимает с себя халат. А вслед за ним он начинает расстегивать рубашку.
— Что вы делаете?!
— А на что это похоже? — откидывает рубашку на спинку дивана.
— Вы тупой?! Я, кажется, уже говорила, что ничего такого делать не буду!
— Еще как будешь. Причем со временем будешь делать хорошо, иначе вылетишь из университета за профнепригодность.
— Не думала, что вы такой козел. Только вы сделаете что-то хорошее и очередной подвох.
— Да ладно? — насмешливо приподнимает брови и как ни в чем не бывало ложится на диван, подложив под голову руки.
— Я не буду ничего делать. Отдайте ключ.
— Иди перкутируй и пальпируй меня, тормоз озабоченный.
— Что?!
— Тебе снова нужно промыть уши? Живее, Аня. Я хочу уйти отсюда вовремя.
Да как так, Господи?! Ну почему при нем я выгляжу такой тупой?!
— Я долго буду ждать?
Ничего не отвечаю. Подхожу к дивану и усаживаясь рядом с Лукьяновым. Растираю руки, дабы сделать их немного теплее и перевожу на него взгляд.
— Перкуссия сердца.
— Давай сердце. Мне не нужны границы сердечной тупости, равно как и знания, где они находятся в норме. Мне нужно, чтобы ты научилась правильно перкутировать, — берет в свою ладонь мою руку и обхватывает мой палец. — Не забывай, что наносятся удары мякотью концевой фаланги, а не ногтем, по средней фаланге или сочленению между концевой и средней фалангой пальца-плессиметра. Запомнила? — чуть ли не шепотом интересуется Лукьянов, по-прежнему не отпуская моего пальца.
— Запомнила, — произнесла так же тихо, не узнавая собственный голос, и одернула руку.
Прикасаться к его обнаженному телу по меньшей мере — странно. И дико, просто до невозможности, раздражает то, что он имеет красивое тело. Это не дряблый старичок, над перкуссией которого не задумываешься.
— Палец-плессиметр должен плотно прилегать к перкутируемой поверхности. Я не кусаюсь, Аня, — с нажимом добавляет он, прижимая сильнее мой палец. Блин, делать на нем это реально трудно. Да соберись ты, тряпка! Глубокий вдох и размеренный выдох. Ощущения, что у меня от усердия выступил на лице пот! — Да расслабься ты. И не скручивай так пальцы.
Не знаю с какой попытки я удовлетворила Лукьянова. Кажется, это длилось вечность. Расслабилась я только тогда, когда «котик» произнес — засчитано. А вот дальше, когда я приступила к пальпации печени что-то определенно пошло не так. Слишком. Слишком много я трогаю Лукьянова в разных местах. Почему? Ну почему у него хотя бы не дряхлое тело? Ну или хотя бы пахло от него чем-нибудь неприятным. А еще лучше бы воняло. Так ведь нет же, на ощупь приятный. На запах — тоже. Хотя я совершенно не понимаю, чем он пахнет. Не сказать, что на нем чувствуется яркий парфюм. Но что-то определенно есть. Свежесть океана, блин. О чем я на фиг думаю?! Видать я действительно профнепригодна, иначе не могу объяснить почему я дышу как загнанная лошадь и сглатываю слюну так громко, что становится стыдно.
— Слюноотделение началось?
— Что? — перевожу взгляд на лицо Лукьянова. Черт возьми, он насмехается надо мной!
— Слюни еще не подтекают?
— Не понимаю, о чем вы, — краска в очередной раз моментально приливает к лицу. Куда уж еще, блин. Я сейчас лопну нафиг. Какой позор. Ну, красивое у него тело, ну и что? Давай же, соберись, Анька! — Да и если уж следовать вашим правилам, тогда выражайтесь правильно. Сиалорея. И нет, я ей не страдаю, — уверенным тоном отвечаю я, мысленно гордясь собой, а именно тем, как непринужденно это произнесла.
— О, как. Ты меня однозначно сейчас уделала. Значит слюньки не текут?
— Вы мне мешаете и не даете сконцентрироваться.
— Ну, конечно, ты не можешь сконцентрироваться, так как вся во мне, а не в пальпации и перкуссии.
— Я вся в вашем соске, — о Господи! Это я сейчас произнесла?!
— Боже мой. Такого мне еще не говорили. А что он какой-то особенный?
— Нет. На нем просто большой волос. А меня всегда раздражают волосы в ненужных местах, — мда… все-таки башкой я тогда однозначно стукнулась с последствиями.
— Брехушка, — усмехаясь, произносит Лукьянов и обхватывает мою ладонь. — Контролируй ею мой вдох и выдох и не бойся делать вот такие движения, — Господи, пожалуйста, отправь меня чудесным образом домой. Скорее! — Давай, смелее. И левую руку зафиксируй сильнее, я не сломаюсь, не бойся.