Сказать, что я в шоке — ничего не сказать. Однако, я, как ни странно, рада такому исходу. Уж лучше мыть полы, чем с кем-то облизываться.
— Я сам потом вымою! Выйди сейчас же из моей комнаты! — впервые я не узнаю голос Юсупова. Он по-настоящему зол.
— Тихо, Егор, — встаю с кровати и надеваю тапки, пытаясь подавить в себе улыбку. — Богдан Владимирович прав, — кладу руку на плечо Юсупова. — Мы и вправду с тобой наследили. Я сейчас все уберу. Не надо ссориться, — улыбаясь, произношу я и беру в руки швабру. — Сейчас все быстро исправим, не волнуйтесь, Богдан Владимирович.
После моего «не волнуйтесь» Егор, откровенно говоря, выходит из себя.
— Пойдем выйдем, — обращается Егор к Лукьянову. — Аня, не надо ничего мыть, — бросает в мою сторону взгляд. — Я сейчас вернусь.
Любопытство — однозначно мой порок. Однако здесь подслушать тупо не получится. Куда ушли братья, я просто не в курсе. Достаю мобильник из сумочки и быстро набираю смс Саше: «Позвони мне через десять минут. Это жизненно важно». Недолго думая, беру швабру и действительно начинаю мыть пол. Только сейчас понимаю, что в доме Лукьянова нет ковров. Чистоплюй хренов. Ставлю ведро около лестницы и прислушиваюсь к доносящимся неподалеку звукам. Опа, хлопок дверью и шаги. Судя по всему, идут вдвоем. Поправляю платье на груди, спускаюсь на одну ступень и продолжаю усердно мыть пол.
— Аня, я же сказал не надо ничего делать! — с недоумением в голосе произносит Егор.
— Егор, не драматизируй, это всего лишь пол. Спускайтесь вниз, не следите тут, — как можно доброжелательнее произношу я, отступая в сторону.
— Вот именно, не драматизируй, у Ани отлично получается мыть пол. Движение — это жизнь, да, Анна? — Лукьянов, как всегда, в своей манере.
— Безусловно. И профилактика целлюлита.
— В таком случае, гиноидной липодистрофии. Целлюлит — острая инфекция мягких тканей, характеризующаяся диффузным серозным воспалением с гиперемией, отеком и локальной болезненностью и не имеет никакого отношения к тому, от чего женщины привыкли страдать. А вот гиноидная липодистрофия — невоспалительные структурные изменения подкожно-жировой клетчатки у женщин, ключевым звеном в развитии которых является локальная гипертрофия адипоцитов. Это, кстати, один из любимых вопросов на госэкзамене вашего ректора, на котором заваливаются девяносто процентов. Завтра я с тебя спрошу все про щитовидную железу, ну а если быть точнее, про ее гормоны. Надеюсь, взаимосвязь тебе понятна, — на одном дыхании произнес Лукьянов и немедля стал спускаться по лестнице.
— Ань, брось, пожалуйста, швабру, — цедит сквозь зубы Егор, хватаясь за многострадальный агрегат.
— Не брошу. Прекрати, — резко отбираю швабру. — Иди посиди в спальне или в гостиной.
— А может мне вообще отсюда уйти?! — зло бросает он.
— Хватит нести чушь, — тихо произношу я, опуская взгляд вниз. Почему-то стало стыдно. И игривое настроение ушло, как только я продолжила мыть лестницу. Единственное о чем я уже думала — это о звонке Саши. Злить и задирать больше никого не хотелось.
— Как тебе пол моется, Анечка? — поднимаю взгляд на Лукьянова, развалившегося на диване. Егор сидит рядом и в отличие от старшего брата — не расслаблен.
— Фердипердозно, — пробубнила в ответ.
— Даже боюсь представить, что это означает.
— Это значит — не лезть туда, куда не надо, — зло бросает Егор.
В момент, когда зазвонил мобильник — я испытала самое что ни на есть облегчение. Я даже не помню какую несла пургу, когда торопливо засеменила к выходу. И только громкое Лукьяновское «босоножки переодень» привело меня в чувство.
— Спасибо, что напомнили, — быстро скидываю с себя тапки и переодеваю обувь.
— Давай я все же провожу, — настаивает Юсупов.
— Я же сказала не надо, Егор. Я тебя наберу. До завтра.
— И тебе до свидания, Аня, — ехидно добавляет Лукьянов.
Бегло перевожу на него взгляд и, кивнув в ответ, выхожу из дома.
Когда я поняла, что по полной налажала? Наверное, тогда, когда на следующее утро Лукьянов появился на отделении с пластырем на щеке, а Егор с подбитым глазом. Что я почувствовала в этот момент? Разъедающее чувство вины. Пожалуй, с этого дня все изменилось.
Лукьянов отстранен, строг и почти не обращает на меня внимания. Все, так сказать, — строго по делу. Лишь дважды за прошедшие две недели он съязвил и напомнил себя предыдущего. Правда, в одном он остался прежним — выращиванием из меня будущего врача. Учить меньше я не стала, скорее наоборот — больше. Но и придираться к моим косячным ответам он стал чуть меньше. Более терпелив стал, что ли.