— Что? — нахмурился он.
— Марат. Ты, блин, серьезно? Ты мне это рассказал, чтобы я не расстраивалась, что такого ужасного человека больше нет?
Молчит. И молчание это выразительное. Через чур. Только разойдясь с Маратом, я научилась его читать.
— Я от тебя в шоке.
— А я от тебя, — рыкнул он, подавшись ко мне. Злится. — Он тебя не растил. Не воспитывал. Отнял у любящего человека, не дал даже попрощаться, созвониться с твоей бабушкой. Ты сама рассказывала про его придирки, замечания, окрики. Что было хорошего? Раз в пару месяцев на рыбалку с ним съездить, и на матч? А в остальное время он тебя ломал, Алика!
— И что теперь? Я всё равно его любила!
— Да прям, — сжал он кулаки. — Родителей вроде как принято любить, ты свыклась с этой мыслью, и сама в нее поверила. Любила бы его, не сбежала бы к этому поляку жить. Любила бы, вернулась бы к отцу после первого тумака, которыми тебя ублюдок награждал. Или я не прав?
Я тяжело дышу. Шумно. Марат не понимает! Да и никто, наверное, не поймет, ведь он верные факты излагает, но выворачивает их.
Папа был жестким родителем, даже жестоким, хоть и не бил меня. Изводил, кричал, доставал как мог. Иногда наказывал игнором. Любил маму, а меня, как мне иногда казалось, ненавидел. И в то же время на несколько дней в месяц он превращался в идеального папу — тайком водил по кондитерским, где мы объедались сладостями, утаскивал меня на рыбалку, шутил, смеялся… не было бы этих моментов, может, я бы и разлюбила, но были же! И да, я сбежала от него! Почти сразу после смерти мамы, которую он безумно любил. Нормальная дочь бы осталась, утешала бы, поддерживала, а я сбежала, чтобы не свихнуться.
Но папу я любила.
— Отчасти прав, но я тебе еще раз говорю — ничего это не меняет.
— Жалеешь, что я тебе рассказал?
— Нет.
— Почему же, раз это ничего не меняет?
— Хочу подумать, как исправить хоть что-то из того, что он натворил, — устало выдохнула я.
Злость испарилась, будто её и не было. Я до сих пор не понимаю, верить в слова Марата, или не верить. Наверное, придется принять этот рассказ за аксиому, разнюхивать правду и подтверждать факты я не стану, это как в грязном белье рыться. Отвратительно.
— Если ты рассказал мне это, чтобы меня вернуть, то ты сволочь, Марат. И абсолютно не понимаешь людей.
— Должен же я был попытаться, — также устало бросил он. — Была идея подарить тебе цветы, но это как-то мелко.
— Цветы, — фыркнула, — ты же богатый… кстати, ты миллионер, или миллиардер? Столько спала с тобой, даже жила, и до сих пор не знаю.
— До миллиарда осталось всего-ничего. Разочарована, что спала с «всего лишь» миллионером?
Он усмехается. Я тоже. Не хочу сейчас думать о том, что узнала, я лучше буду действовать, но чуть позже. А сейчас я хочу расслабиться, иначе сойду с ума.
— Разочарована ли я? Есть немного. Цветы, блин, — закатила я глаза. — Идеи у тебя только такие: либо цветы, либо ужастики?
— Думал над украшениями, — улыбнулся Марат.
— Скучно. Купил бы мне Бугатти, что ли. Думаю, именно так извиняются почти миллиардеры — Бугатти с бантом у подъезда, — пошутила я.
— А цвет? — тон у Марата тоже несерьезный.
— Хамелеон! И хром! И огроменный бант!
Боже, да мы оба чокнулись. Я хихикаю, будто две бутылки Кристинкиного марочного вина выпила, а Марат словно бабулиного самогона напробовался. Мне не до шуток, я всем телом чувствую дрожь как эхо от оргазма, когда пик позади, но еще потряхивает, вибрирует. Только это не оргазм, а стресс. И шутки нервические, дурацкие. Бугатти, блин. А всё соседский сынок, целыми днями смотрящий видео с обзорами машин.
Но меня и правда уже достала драма. Я должна грустить, сейчас самое время, и даже неприлично смеяться вроде бы, но… достало. Хочу жить! Хочу смеяться! Хочу шутить! Как Кристина хочу быть — легкой, несерьезной. Живот хочу наглаживать, ждать когда он начнет расти, рисовать на нем рожицы, фотографироваться. В парках гулять, ожидая осени, когда можно будет в желтые листья упасть, как на мягкий плед. Оттого и шучу, потому что иначе как вообще жить?
— Я всё проебал, Аль? Ты разлюбила меня? — спросил Марат уже у двери.
— Ты всё проебал, Марат. Я тебя не разлюбила, но я могу без тебя жить. С тобой — не хочу, — ответила я честно.
— А я без тебя не могу. И хочу с тобой.
— Жизнь несправедлива.
— Я тебя верну.
— Не стоит. Оба будем несчастливы, если силой вернешь, как грозил.