Он тоже обнял её в ответ, но довольно холодно.
— Это просто большие собаки, обитающие на вересковых пустошах. Я привёз сюда белую, потому что это питомец Брук, и мне нужно вернуть его ей.
Анна отступила назад, чтобы с надеждой взглянуть на него.
— Доминик, ты…
Он оборвал её, сказав резко:
— Извини, но нам с Гэйбом нужно выпить после сегодняшней длительной скачки.
Доминик завёл Гэбриела в кабинет и закрыл дверь перед своей матерью. Он просто ещё не был готов разговаривать с ней, и ещё ему нужно было выпить. Налив им по бокалу виски, он поднял свой и произнёс тост:
— За невезение, благодаря которому я был вынужден вступить в брак с сестрой своего врага. За ещё большее невезение, благодаря которому я влюбился в неё. И за самое худшее невезение, благодаря которому моя мать вмешалась, и Принц отменил своё решение, а я потерял женщину, которую люблю.
Гэбриел отказался пить за это.
— Ты вернёшь её.
— Может быть теперь, когда на моей стороне есть Шторм. Но даже если я верну её, у меня останется меньше года, что насладиться счастливой совместной жизнью с ней.
— Ты не веришь в это дурацкое старое проклятие, Дом!
— Не имел привычки верить. Но сейчас, из-за этой ужасной череды неудач, во главе которых стоит смерть Эллы и преждевременный уход из жизни моего отца, я начинаю задумываться…
— Так прекращай задумываться! Нет там никакого проклятия. Я это точно знаю, потому что… потому, что я тот, кто должен убить тебя.
Доминик удивлённо вскинул брови.
— Убить меня? Ты что, пытаешься меня рассмешить? Думаю, ты победил, пытаясь отвлечь меня от страданий, Гэйб. Очень тебе признателен.
— Я пытаюсь всё уладить, а не рассмешить тебя. Тебе стоит сесть.
— Тебе стоит поскорее объясниться.
— Всё дело в этом чёртовом проклятии, — с отвращением сказал Гэбриел. — И оно даже не твоё. Единственное проклятие, которого тебе стоит опасаться — это моя семья. А началось всё в тысяча пятисотых годах, когда моя прародительница Батильда Бискейн выкрикнула свои ругательства. Именно она была любовницей первого виконта Ротдейла. Ещё один мой родственник, который был местным священником в те времена, верил, что она является ведьмой. Как иначе она смогла бы запрыгнуть в постель к дворянину, если не наложив на него чары? Но священник не мог добраться до неё, пока она находилась под защитой господина. И вот однажды ночью она вся в слезах вернулась домой в деревню. Он немедленно обвинил её в колдовстве и приговорил к сожжению. Но прежде чем её сожгли, она сумела проклясть свою собственную семью. Она поклялась, что если отныне первенец Бискейнов не убьёт каждого первенца Вульфов до достижения тем двадцати пяти лет, то умрёт вместо него. А затем она у всех на глазах убила себя, выкрикивая эти слова, и использовала свою собственную кровь, чтобы наложить это проклятие.
— И ты веришь в это?
— Верю, что всё именно так и произошло, да. Но некоторые мои родственники верили в проклятие. Вскоре после этого зловещего представления Батильды многие Бискейны уехали. Кто-то из-за того, что не хотел быть частью злобного заклятия, которое наложила ведьма, а кто-то потому, что просто не верил в эту суеверную чушь. В следующем веке проклятие стало секретом, который передавался каждому первенцу по мужской линии. Только первенец может сделать это.
— И ты как раз первенец, — подытожил Доминик.
— Да. Арнольд не рассказывал мне этого до той ночи, когда ты получил записку о болезни твоей матери. Арнольд знал, что я поеду за тобой в Лондон. Он хотел, чтобы я совершил это, прежде чем ты женишься на леди Брук, чтобы твой род прервался, и мои родственники прекратили совершать убийства.
— Арнольд сказал тебе всё это? Мой старший конюх хочет убить меня?
Гэбриел кивнул.
— Он ведь самый старший из Бискейнов, живущих в Ротдейле. Старший брат моей матери. Он беспокоится, что Питер, Джени и я умрём, если ты не умрёшь до конца этого года. Он надеялся, что ты не проживёшь достаточно долго, поэтому и ждал, прежде чем сказать мне, что я должен буду прикончить тебя. Я пытался донести хоть каплю здравого смысла до его рассудка, но он слишком мучился, увидев тебя живым, когда на прошлой неделе мы вернулись в Ротдейл.
— Ты же знаешь, что мне сложно поверить во всё это. Ты уверен, что он тебя не разыгрывал?