Блэйк же просто молчит, он отдает ему сверток, а мужчина вручает ему пачку денег. Это был обмен. Любой школьник может отгадать, что именно было в свертке, но я все еще надеялась, что это не так. Зачем Блэйку Россу распространять дурь? Он в своем уме?
— Мне кажется, что Блэйк Росс мне теперь не очень нравится, — жалуется Эйприл и вжимается в свое кресло, я одариваю ее таким взглядом, давая понять, чтобы она помолчала.
Тем временем мужчина уже уходит, а Блэйк закрывает машину и идет в дом. Все-таки здесь он жил. Почему он живет за городом?
Я смотрю на название улицы и номер дома, пытаясь их запомнить, а затем разворачиваюсь и еду домой.
— Ты тоже думаешь, что там именно то, о чем мы с тобой думаем? — осторожно спрашивает Эйприл, — Мне тоже не хочется верить в это, Иззи.
Я молчу, потому что не могу об этом даже думать, стоит подумать, как внутри нарастает ком, который так и просится выйти наружу. Я совсем не знаю Блэйка Росса, но мне хочется, чтобы в этом картонном свертке были какие-нибудь конфетки, и он не был поставщиком дури.
— Что ты опять задумала? — спрашивает Эйприл, как только мы подъехали к моему дому, — Иззи, тебе недостаточно того, что мы увидели?
Я выхожу из машины и Эйприл следует за мной.
— Я просто хочу проверить адрес, ничего больше, — отвечаю я, — Родители все равно на каком-то рабочем корпоративе, поэтому сможем зайти в кабинет отца без его согласия.
Эйприл тяжело вздыхает, ей явно не нравится то, что я задумала, но подруга не отстаёт и мы подходим к кабинету моего отца. Я сама набираю в грудь побольше воздуха и дергаю ручку, но она не поддаётся. Дверь была закрыта, отец никогда не закрывал дверь в свой кабинет, почему сейчас она закрыта?
— Кажется твой папа больше не хочет, чтобы ты ходила в его кабинет без спроса, — говорит Эйприл и смотрит на меня, давая понять, что нам лучше уйти и оставить это дело, но теперь, когда кабинет закрыт я понимаю, что сдаваться не стоит.
— Нам нужно попасть туда, проверить этот чертов адрес! — уже бессильно говорю я и стучу со всей силы по двери.
— Думаю, если мы снесем дверь с петель, то у твоего отца будет много вопросов, а если сделаем вот так, — Эйприл достает шпильку из своих волос и сует ее в замочную скважину, — То думаю твой папа никогда не догадается, что мы там были.
Она делает пару движений, замок поддается и дверь открывается.
— Ничего себе! Эйприл Зэйн вы не перестаете меня удивлять! Где ты этому научилась? — я была правда удивлена, что Эйприл могла вот так вот просто взламывать двери.
— В школьном лагере, когда мне было двенадцать, один мальчик показал мне пару хитростей.
— Это еще не все? — я явно была ошеломлена тем, что Эйприл вот так вот просто открывает дверь шпилькой от волос, — С тобой я не пропаду.
Мы входим в кабинет, в кабинете все также пахнет алкоголем.
— Твоему отцу пора перестать пить по ночам, — подмечает Эйприл, и мы направляемся к столу, где стоит ноутбук. Я аккуратно включаю его и вижу, что рядом с ноутбуком лежит белая папка. На ней была моя фамилия и мое имя. Эйприл проследила за моим взглядом и поняла, что именно меня так насторожило.
— Что это? — интересуется она, пока я тянусь к папке и медленно открываю ее.
Это была больничная карта, она делается для тех, кто лежит в больницах, я прекрасно знаю это, потому что у моего дедушки была такая же, когда он лежал после инсульта в местной больнице. Я аккуратно открываю папку и понимаю, что все-таки это и есть моя медицинская карта, где подробно указан мой рост, вес, анализы крови, последние наблюдения. Карта была активна год назад, но я ничего такого не помню, что здесь не так? Эйприл стоит рядом и читает тоже, что и я.
Больница называлась Лонг-Бич Мемориал Медикал Сентер. Лонг-Бич? Тот самый дом находился там, тот самый дом, о котором не хотела говорить мама, сославшись на то, что они скоро его продадут.
— Ты лежала в больнице? — удивляется Эйприл и настороженно смотрит на меня, я лишь пожимаю плечами, давая понять, что совершенно ничего об этом не знаю.
Я открываю первый лист поступлений, и вижу, что здесь написано мое первоначальное состояние, когда я поступила в эту самую больницу.
«Изабель Харрисон поступила к нам 6 июля 2013 года в крайне тяжелом состоянии, в состоянии шока, перелом 2-х ребер: третьего и второго, вывих ключицы, сильное сотрясение головного мозга, сопутствующая черепно-мозговая травма, также порвана селезёнка, и мы нашли перелом нескольких пальцев на левой руке. Обследование ещё ведутся, но данного пациента придется ввести в искусственную кому, чтобы предотвратить смерть от болевого шока…»
Я смотрю на эти буквы и не понимаю, что это? Это про меня? На глазах наворачиваются слезы, как будто это сейчас это происходит не со мной, внутри появляется тупая боль, сменяющая резями в животе. Эта карта точно была моя. Я начинаю листать и нахожу на последней странице фотографии, где изображена я «до» поступления в больницу и «после» того, как мне было сделано несколько операций. Я смотрю на эти фотографии и не могу поверить, что это я. На первой фотографии мое лицо все в порезах и крови, глаза закрыты, на другой порезы сменяются синяками, крови уже нет, но здесь я вся обвешена трубками и проводами, из вены торчит толстый катетер. К горлу подступает огромный ком, мне кажется, что еще секунда и меня просто стошнит от всего этого.
— Не могу поверить, что это было со мной! — голос наполнен такой болью, тем временем Эйприл хватает меня под руку и забирает медкарту.
— Слушай, с собой мы взять ее не можем, потому что у твоего отца, чтобы он, черт возьми, не скрывал, начнутся вопросы, поэтому я просто ее сфотографирую, и мы закроем этот кабинет, как будто сюда не заходили, — голос Эйприл звучит уверенно, я знаю, что она пытается успокоить меня, но перед глазами стоит мое лицо все в крови и лицо, обвешенное трубками. Как такое может быть? Я совершенно ничего не помню!
Эйприл быстро фотографирует на свой телефон страницы медкарты, а затем аккуратно кладет туда, где она и была. Потом берет меня под руку и выводит из кабинета.
— Как такое возможно… — Эйприл секунду смотрит на мои стеклянные глаза, которые периодически наполняются слезами, наверняка у меня уже потекла тушь, но это меня мало волнует, ведь перед глазами у меня мое окровавленное лицо. Авария? Я ничего не помню.
Эйприл быстрым движением закрывает шпилькой замок и ведет меня под руку в мою комнату. Она аккуратно сажает меня на кровать и берет за руку, ее рука такая теплая.
— Мы обязательно выясним это, Иззи, чтобы это ни было, слышишь? — она укладывает меня на кровать и накрывает сверху одеялом.
Внутри столько боли и непонятных мыслей. Они кружатся в моей голове как пчелиной рой и не могут остановиться. Я снова и снова представляю ту фотографию, где мое лицо все в крови и на щеках огромные порезы. Я дотрагиваюсь до своей щеки своей холодной ладонью, моя щека идеально гладкая, никакого шрама. Авария? Перелом ключицы, разрыв селезенки, черепно-мозговая травма, смерть от болевого шока. Этого просто не может быть. Больница Лонг-Бич. Лонг-Бич.
Мне кажется, что я забыла, как дышать, внутри меня столько непонятных чувств, что произвольное дыхание уходит куда-то на второй план. Я не сомкнула глаз ни на секунду, знала, что Эйприл была тут где-то неподалеку, но одновременно для меня она была где-то далеко, потому что все мои мысли были в папином кабинете и в этой медкарте.
02:03
Никогда не испытывала такой боли, когда воздух в комнате начинает тебя душить, а внутри такой огромный ком, который не дает тебе подняться, он заставляет тебя оставаться на дне. Мне больно из-за того, что я совершенно не понимаю, что происходит. Родители прекрасно знают, но никогда не говорили мне, почему? Я больше никогда не смогу им доверять, я знаю, что нельзя делать поспешных выводов, но мне кажется, что это не тот случай.