За дверью оказывается Снейп, немного удивлённо меня разглядывающий. Я не сразу догадываюсь о причине столь пристального внимания к собственной персоне. И потом вдруг осеняет. Рубашка, точнее её отсутствие на мне.
— Надеюсь, я не помешал вашему времяпровождению, — сдержанно произносит профессор, заглядывая вглубь комнаты, — но нам необходимо поговорить, наедине.
— Ну, я тогда зайду попозже, — натянуто улыбается Рон и быстро выходит из комнаты.
Кивком пригласив профессора войти, я подхватываю клетчатую рубашку со спинки стула и поспешно надеваю её. Вот уж неудобно вышло. В следующий раз буду одеваться прежде, чем открыть дверь, а не наоборот.
— Так о чём вы хотели со мной поговорить? — как можно более непринуждённо спрашиваю я, жестом приглашая зельевара присесть.
— О вашей утренней отлучке, — отвечает Снейп, опускаясь на стул, и в его голосе столько спокойствия, что я просто не нахожу в себе наглости возразить.
Я присаживаюсь на соседний стул, одновременно думая над ответом. Хотелось возмутиться, сказать что-то вроде: «Да какое вам дело до того, куда я хожу по утрам?», но встречаясь с абсолютно серьёзным, без намёка на возмущение, взглядом, я к собственному удивлению, выкладываю Снейпу все события моего утреннего путешествия в Лондон.
Его реакция на только что услышанное поражает меня. Всё то время, пока я рассказываю, мужчина не произносит ни слова, изредка кивая и не поднимая взгляда. В тот момент, когда я дохожу до эпизода с Рудольфусом, Снейп заметно напрягается. Стоит мне заговорить про Беллатрису, как вдруг профессор стремительно сокращает расстояние между нами, и это получается настолько неожиданно для меня, что я рефлекторно подаюсь назад на стуле и упираюсь спиной в ребро столешницы. Снейп грозовой тучей нависает надо мной, отчего я вжимаю голову в плечи и затравленно смотрю в глаза напротив, которые сейчас близко, как никогда.
— Вы запомнили её фамилию, Поттер? — звучный голос вырывает меня из лёгкого забытья, в которое я незаметно для самого себя успеваю провалиться.
— Чью фамилию? — неуверенно переспрашиваю я, изучая черты лица Снейпа. Причём, сейчас я могу делать это открыто, не боясь оказаться в неловком положении.
Профессор на пару мгновений прикрывает глаза, видимо сдерживая себя от парочки язвительных фраз в адрес моей невнимательности, и на это короткое время расходятся, казалось бы, вечные морщинки на высоком лбу и в уголках губ.
Вот такого Снейпа я не видел никогда.
Додумать я не успеваю.
— Фамилию Беллатрисы, чью же ещё. Вы мне только что про неё рассказывали.
Пожав плечами, я тихо отвечаю:
— Я не интересовался её фамилией.
— А вот зря, Поттер. Это — первое, что вы должны были узнать.
— Но я же не собирался составлять досье на эту женщину! И как вы себе это представляете? «Приятно познакомиться, Белла, но мне хотелось бы узнать и вашу фамилию». Думаете, она ничего не заподозрила бы, после подобных расспросов?
Секунды три Снейп внимательно смотрит мне в глаза, мысленно что-то прикидывая, и я успеваю почувствовать себя неловко под этим взглядом. Как всегда.
— Что же, ты прав, — профессор отстраняется так же неожиданно, как и приблизился, отходит к окну и, скрестив руки на груди, продолжает, — хотя бы потому, что от Беллы ты получил бы точно такой же вопрос.
Я откровенно не понимаю, о чём он.
— И что в этом такого?
— А то, что будет неплохо, если в ближайшее время ты не будешь называть свою фамилию малознакомым людям, — отвечает Снейп и устремляет на меня взгляд, в котором так и читается: «Ослушаешься — убью».
— С каких пор моя фамилия стала столь секретной информацией? — я удивлённо вскидываю брови.
— С тех самых, когда прогремели первые взрывы и погибли молодые люди с точно такой же датой рождения, как и у вас, Поттер, и будьте так любезны, прислушайтесь к моему настоятельному совету и не болтайте лишнего.
В моей голове мелькает догадка.
— Вы знаете этих людей? Знаете Беллу и Рудольфуса?!
Зельевар неопределённо пожимает плечами.
— Это не столь важно.
— Нет, это важно! Вы даже не представляете, насколько! — я вскакиваю, подходя к профессору, и пытаюсь перехватить его взгляд. — Мне необходимо знать, кто эти люди.
— Зачем? — лаконично спрашивает Снейп.
— Мне просто надо.
— «Просто надо», — профессор насмешливо повторяет мои слова, изучая меня взглядом, затем обходит меня и, по всей видимости, хочет покинуть помещение, но я в необъяснимом порыве хватаю его за рукав и тяну на себя. Снейп останавливается и, обернувшись, одаривает меня таким изумлённым взглядом, что я на пару мгновений забываю всё, что хотел сказать. Но прежде чем красноречие возвращается ко мне, профессор коротко вздыхает и произносит:
— Гарри, постарайся не вмешиваться туда, куда не следует, потому что потом ты можешь пожалеть о содеянном. Грядут страшные времена, и лучшим решением сейчас будет сидеть тихо и не высовываться. Ты всё поймёшь потом.
Надо бы спросить, откуда ему известно о приближающейся опасности, и как всё это связано со мной, но я лишь киваю в ответ и выпускаю рукав Снейпа, предоставляя ему возможность уйти.
Когда я вновь остаюсь один, в моей голове начинает роиться втрое больше мыслей и вопросов.
Ведь жилось же мне спокойно все предыдущие семнадцать лет, и я наивно полагал, что так будет всегда.
Сообразив, что если я пробуду наедине со своими размышлениями ещё хотя бы минуту, то целой моя голова точно не останется. Я ничего не придумываю лучше, чем спуститься на первый этаж и объясниться с семьёй.
Как только я оказываюсь в гостиной, то сразу же натыкаюсь на недовольный взгляд отца. Он отвлекается от разговора с Сириусом, тот прячет за пазуху сложенный лист пергамента и спешит оставить нас наедине.
- Ты должен пойти и извиниться перед мамой, – произносит отец серьёзным тоном.
Не глядя на меня, он поднимается с дивана и подходит к каминной полке, без особого интереса разглядывая наши семейные колдографии.
- За что? – спрашиваю я бесцветным тоном.
Папа вновь устремляет на меня тяжёлый взгляд поверх круглых очков.
- За своё утреннее поведение, – отвечает он тоном, не терпящим возражений.
Я помню всего один случай, когда отец разговаривал со мной так, как сейчас. Много лет назад, когда я учился на первом курсе. Были Рождественские каникулы, и мне пришло в голову полетать на метле. На улице – жуткий мороз, время перевалило за полночь, темно, хоть глаз коли. Несмотря на мамины запреты, я всё же выбрался на улицу тайком. Когда я пролетал низко над крышей дома, край тёплой мантии зацепился за флигель. Метла по инерции резко дёрнулась вверх, я мгновенно соскользнул с наполированной ручки, кубарем покатившись вниз по кровле. Каким-то чудом я успел ухватиться за покрывшийся льдом водосток и избежать падения.
После этого случая отец впервые в жизни повысил на меня голос. Сейчас-то я понимаю, что в нём говорил страх за моё здоровье, но тогда это было весьма обидно.
Обычно мама отчитывала меня за непослушание, которая, как любая нормальная мать, втройне переживает за своё чадо. Особенно если оно такое взбалмошное, каким я был в детстве.
Вплоть до сегодняшнего дня она может прикрикнуть на меня, сделать замечание, или ещё что-то в этом роде.
Отец же, по сути своей, не такой строгий. Скорей всего, в нём осталась та несколько легкомысленная жила ещё со времён Хогвартса, капелька безрассудства и радужное виденье окружающего мира. Конечно, повзрослев и обзаведясь семьёй, он стал намного серьезней и ответственней. Но, видя меня, свою точную копию, он закрывает глаза на мою необузданную и независимую натуру. Потому что где-то в глубине души он испытывает гордость за меня, за то, что я пошёл по его стопам и, как результат, являюсь лучшим ловцом Хогвартса, за нашу неразлучную Гриффиндорскую троицу, напоминающую ему о школьных временах Мародёров. Он гордится всем этим, естественно, втайне от всегда строгой и рассудительной мамы.
Я ненадолго успеваю отгородиться от реальности, поэтому несколько раз моргаю и смотрю на отца.