– Заметь, я наяву не проникал в твоё сознание, потому что уважаю личную территорию каждого волшебника. Жду того же самого в ответ.
Нет, я не дёргаюсь во второй раз, но наверняка сливаюсь с цветом молочно-белого керамического «фартука» над плитой, и настороженный вид только что вошедшего Снейпа служит тому подтверждением.
– Всё в порядке?
Киваю несколько раз подряд, незаметно переводя дух, потому что в голове остаётся только моё сознание без чьего-либо присутствия. Не знаю, как объяснить разницу, я просто чувствую это, вот только в висок будто осторожно ввинчивается гвоздь.
Похоже, ответ не совсем устраивает Снейпа, но он зажигает огонь на плите под чайником и открывает дверцы подвесного шкафа, моментально забыв о моём присутствии. Чтобы хоть как-то развеять чувство неловкости, тянусь к яблокам в вазе, произнеся ради эксперимента:
– Ночью мне приснился кошмар с участием Пожирателей Смерти, если вам, конечно, интересно.
Едва надкусив яблоко, перестаю жевать, потому что профессор оборачивается.
– Интересно, – односложно отвечает он, готовый слушать.
Чайник закипает как раз тогда, когда я заканчиваю свой рассказ.
– Описание места из твоего сна совпадает с особым помещением в Отделе Тайн в Министерстве, – клубы белёсого пара растворяются над плечом Снейпа, когда он, стоя спиной ко мне, наполняет кружку кипятком, – однако не думаю, что это может быть правдой. В противном случае, я был бы в курсе подобных событий, хотя некоторая осторожность не помешает.
Желание выпить чашечку травяного чая сгоняет со стула, я тянусь к стеклянной баночке на верхней полке шкафа, пока Снейп не собирается попросить Кикимера об услуге.
– Эльфа сейчас нет на месте, – бросаю между делом, и профессор мгновенно откликается:
– Где он?
– Я отправил его в дом Крауча забрать мои вещи, оставшиеся там.
Лишённый возможности видеть Снейпа из-за открытой дверцы шкафа, не сразу понимаю причину столь затяжной и тяжёлой паузы. Увлекшись процессом приготовления чая, особо не задумывался над собственными словами, двоякий смысл которых лишь сейчас открывается во всей красе.
Мои вещи, оставшиеся в доме человека, подарившего чудесный засос и шлейф собственного одеколона. В мыслях вспыхивает ярко-красная лампа, и раздаются звуки сирены, истошно орущей о том, что Снейп не знает, насколько далеко зашли мои зажимания с Барти. И тут как снег на голову – новость об оставшихся вещах, что в сознании профессора только упрочит вывод о том, что я был совершенно не против перехода на более интимный уровень.
Открываю рот в попытке оправдаться, но все возможные слова самоуничтожаются, как только лицо Снейпа предстаёт взору, хоть он снизошёл только до лихо выгнутой брови, но вот взгляд…
– Я был ранен. Барти помог мне, – произношу с нажимом, ведь в противном случае голос грозит сорваться.
Ловушка во взгляде захлопывается, не оставив ни единой эмоции. Он забирает кружку и стремительно покидает кухню:
– Неинтересно.
Складывается впечатление, что это действительно так, отчего острое желание догнать, вцепиться в плечи и встряхнуть со всей силы надёжно поселяется под корой головного мозга.
– «Неинтересно», значит, – мрачно усмехаюсь, автоматическими движениями размешивая сахар. Ложка стучит о стеклянные стенки, сливаясь с дальнейшими словами, которые я произношу не для того, чтобы Снейп их услышал (не знаю, здесь ли он ещё, у меня нет глаз на затылке), но потому, что не могу больше держать всё в себе:
– Так же как неинтересен ответ на вопрос, который вы, профессор, задали этой ночью.
Сладковатый аромат мелиссы немного усмиряет пыл, сильнее разгоревшийся, едва обнаруживаю, что Снейп по-прежнему в кухне, стоит в нескольких шагах от выхода и, кажется, боится шевелиться, словно я – птица редкой породы, которую ему посчастливилось лицезреть. Впрочем, терять нечего, слишком много уже сделано и так мало сказано. Мягкий вкус чая приятно расслабляет горло, возможно, именно поэтому голос звучит увереннее, стоит отставить кружку и произнести, глядя прямо в бездонные глаза профессора:
– Если вопрос по-прежнему актуален, то скажу: я хочу, чтобы после того, как мы победим Тома Реддла, наши с вами пути не разошлись.
Возможно, кому-то это вообще ничего не скажет, но Снейп должен понять, ведь я признался в том, что хочу быть с ним всю оставшуюся жизнь. Теперь выбор за ним – согласиться или послать меня, надоедливого, на все четыре стороны.
Снейп находит блестящий ответ: едва эффект от осознания услышанного проходит, он высокомерно приподнимает подбородок и отрезает:
– В свете последних событий едва ли это является правдой.
Мне хочется побиться головой о стену. Или по привычке спрятаться в свою раковину и оставить всё как есть, надеясь на более благоприятные времена, но не в этот раз. Мерлина ради, сколько можно ходить вокруг да около? Снейп всегда найдёт, к чему прицепиться, а случай с Барти является отличным источником для нескончаемого потока саркастичных замечаний в мою сторону. Вот уж нет, либо мы разбираемся здесь и сейчас, либо бросаем эту, очевидно, безнадёжную историю длиной в полгода.
Ничего не стоит скрестить руки на груди и, метнув недовольный взгляд исподлобья, оскорблено заявить:
– Я не спал с ним.
Даже не нужно уточнять личность, скрывающуюся под местоимением «ним», хотя грубости этой фразе не занимать.
Реакция не заставляет себя ждать, и то, что открывается взору, захватывает дух: Снейп оттаивает. Явление мирового глобального потепления лопнуло бы от зависти, потому что на смену непробиваемому слою льда приходит огонь, которым пылает взгляд и переливается интонация. Знаю, его бесит формулировка, что только играет мне на руку.
– Насколько ты успел заметить, я не интересовался такими подробностями, – скороговоркой отвечает профессор, делая шаг вперёд, и меня обдаёт жаром. Ситуация начинает ему надоедать, и Снейп не будет собой, если не положит ей конец, только я на такое не согласен. То, что я придумал – истинное безумие, но оно – мой единственный помощник.
– Что очень странно, – хмыкаю, как ни в чём не бывало, и отступаю назад ровно на шаг: со стороны может показаться, что я пытаюсь уклониться от наступления. – Потому что вам не всё равно. Вам никогда не было всё равно.
Наглости мне не занимать, а это – одна из тех вещей, которую Снейп не переносит. В любом случае, чтобы выбить из меня дурь, ему для начала нужно приблизиться.
– Верно, никогда, – соглашается профессор, поравнявшись с рядом стульев. Стол разделяет нас, но Снейп не торопится играть «в догонялки», – однако ты часто в этом сомневался.
– А что мне оставалось делать? – всплескиваю руками, натурально изображая изумление, отмечая, как сжались пальцы профессора на спинке стула. – Вы уповали на мою проницательность, но, простите, с ней мне не повезло.
– Именно поэтому ты так заинтересовался прямолинейным Барти Краучем-младшим, – яда в его голосе хватит на то, чтобы отравить половину Хогвартса. Он двигается с места, и адреналин в крови резко зашкаливает. В висках начинает стучать, потому что Снейп облегчил задачу, самостоятельно повернув разговор в нужном направлении. Плавно обогнув угол стола, держусь на расстоянии, потому что реакция на следующие слова может быть непредсказуемой:
– Он жутко настойчив, – демонстративно выдыхаю и начинаю пятиться назад, когда мы оказываемся на одной стороне стола, а глаза Снейпа темнеют от испепеляющего огня. От такого взгляда я должен был вспыхнуть в эту же секунду, из-за волнения становится невыносимо душно – ещё чуть-чуть и футболка начнёт липнуть к спине. Он, как кобра, гипнотизирует взглядом, мягко ступая по деревянному полу и перенося ладонь с одной спинки стула на другую, явно не собираясь комментировать услышанную реплику, и я решаюсь, подливая щедрую порцию масла в огонь в ожидании ослепительного взрыва:
– Он хотел переспать со мной и демонстрировал это желание всеми доступными способами.
К концу фразы руки начинают трястись, как в лихорадке, сердце, кажется, тарахтит повсюду: от самого горла до солнечного сплетения. Былой жар сменяется ознобом, прокатившимся по телу: я всё-таки испугался, что перегнул палку. Снейп останавливается, и теперь нас разделяет расстояние в два стула.