Вот это я зря сказал. Потому что взгляд профессора мечет молнии, а губы поджимаются от негодования. Приподняв лежащий на полу край мантии, он уже собирается развернуться и оставить меня наедине с моим «идиотизмом», как было сказано им же часом раньше, но я успеваю вцепиться в его левое запястье, останавливая и быстро-быстро бормоча:
- Прошу прощения, профессор, что говорю полнейшую чушь, но я слышал…
И тут же резко замолкаю, чуть не проболтавшись о том, как я подслушал его давний разговор с Рудольфусом в Дырявом Котле.
- Что ты слышал? – отчеканивает зельевар, делая значительную паузу после каждого слова, и выдёргивает руку из моего захвата.
- Э… неважно, – бормочу я, прикусывая нижнюю губу, но тут же замечаю недобрый огонёк в чёрных глазах и моментально исправляюсь, – я случайно услышал то, что сказал Рудольфус Лестрейндж по поводу Чёрной метки.
- А случайно ли? – иронично подмечает Снейп, странным образом развеселившись. Если, конечно, пронзительный взгляд, вздёрнутая бровь и едва дрогнувшие в намёке на улыбку губы могут быть свидетельством очередной неожиданной смены настроения. Он склоняет голову к плечу так, чтобы волосы упали на его лицо, закрывая от солнца и образуя неровную тень.
Я ловлю себя на мысли, что мне нравится такой Снейп: без его неприступности, язвительности и что ещё лучше – без ярости, от которой меня бросает в холод. Когда он такой, как сейчас, с ним можно нормально общаться, но подобные проблески в его настроении случаются ой как редко.
- По поводу Рудольфуса можешь не волноваться, он мёртв, – хмыкает зельевар, отводя взгляд и запуская ладонь между складок своей мантии, будто в поисках кармана.
Чувствую, как округляются мои глаза.
- Как мёртв?
- Блэк его убил, ещё тогда, на площади Гриммо, – сухо отвечает Снейп, но бросает на меня короткий пытливый взгляд.
Я только и могу произнести тягучее: «О…», ощущая, как меня начинает трясти от волнения, поэтому прячу руки в передних карманах брюк и стараюсь сделать как можно более нормальное выражение лица.
Сириус… Беллатриса теперь будет охотиться за ним.
Пальцы одной ладони неожиданно натыкаются на что-то маленькое и круглое в правом кармане. Странно, что бы это могло быть?
- То есть вы не покажете мне метку? – повторяю я вопрос в попытке увести собственные мысли из неприятного русла.
Мерлин, его взгляд будто говорит: «Ну ты и твердолобый, Поттер». Это уже не изумление, не недоумение, это что-то похуже. Да-да, профессор, вот с такими учениками вам приходится контактировать.
В то время, пока я философствую над собственным поведением (как дитё малое, ей богу!), Снейп вновь нагоняет на себя привычную неприступность и, чуть задрав подбородок, произносит слегка раздражённым тоном:
- Я вам не музейный экспонат, Поттер.
Вот и всё. Сейчас он точно развернётся и уйдёт. Я вешаю голову, разочарованно поморщившись, поворачиваюсь боком к зельевару и беру с полки первую попавшуюся книгу. Это оказывается «История инквизиции в Испании», местами потрёпанная и обветшалая.
Вторая ладонь так и сжимает круглую вещицу в кармане. Я достаю её и опускаю на обложку.
Загадочным предметом оказывается чёрная пуговица полусферической формы на ножке. Самая простая на вид, у меня такой никогда не было.
Главное – как она могла оказаться в моём кармане? Опускаю взгляд вниз и только сейчас обнаруживаю, что на мне надеты те чёрные брюки, в которых я был на похоронах. Когда я перестал замечать, в чём хожу? Не то чтобы мне принципиально важно, какая на мне сегодня рубашка или джинсы, но всё же.
И ещё я обнаруживаю, что Снейп не ушёл. Стоит в паре футов от меня у противоположного стеллажа, заинтересованно листая толстенную книгу. Он что, всегда теперь будет крутиться возле меня?
Профессор оборачивается, видимо, почувствовав мой взгляд.
- Случайно не ваше? – произношу я первое, что приходит на ум в данной ситуации, и указываю на пуговицу.
Он смотрит на неё всего мгновение и вдруг меняется в лице, словно только что нашёл ответ на какой-то волнующий его вопрос, затем медленно кивает.
- Откуда она у вас? – спрашивает зельевар. Вот что-что, а голос его никогда не подводит. Мне бы так уметь.
- Даже не знаю… она лежала у меня в кармане брюк, – отвечаю я, поразмыслив, делаю шаг по направлению к Снейпу и протягиваю пуговицу.
Он вновь бросает на меня свой коронный пристальный взгляд, но быстро принимает потерю и отворачивается к раскрытой на столе книге.
И тут я вспоминаю. Годрикова Впадина, кладбище, глухой звук, когда гробы коснулись дна ямы, показавшийся невыносимо громким в тишине, и человек, за чью ладонь я крепко держался, зажмурив глаза. В этот момент я так сильно вцепился второй рукой в запястье мужчины, что похолодели собственные пальцы, под которыми я ощутил ровный ряд маленьких пуговичек. Ему наверняка было неприятно, но он молчал и не совершал попыток ослабить мою хватку, словно понимал, что только так я сдерживал себя от истерики, в которую был готов вот-вот впасть. И потом, когда всё закончилось, в моей ладони осталась эта самая оторванная чёрная пуговица.
Пуговица Снейпа. Это был он.
И я абсолютно не знаю, что мне делать сейчас. Ума не приложу, как мне его поблагодарить, зная нелюбовь профессора к подобным «сентиментальным и бессмысленным вещам» и то, что он делает всё не ради благодарности. Но ради чего тогда?
- Кстати, я вызвал тебя на Мощёный двор не столько за тем, чтобы поговорить, сколько для того, чтобы отдать вот это.
Зельевар спасает меня от неловкого положения, достав из кармана, спрятанного в складках мантии, небольшой пузырёк с тёмной сиропообразной жидкостью. Затем протягивает его мне с самым невозмутимым видом, а я глубоко сожалею о том, что мне неизвестны мысли Снейпа. Ведь должен же он как-то отнестись к тому факту, что я вспомнил его.
Так, стоп. Разве я говорил ему, что у меня большие прорехи в воспоминаниях о похоронах? Нет, не говорил. Из этого следует, что…
- Поттер, берите же! Я не буду стоять здесь до вечера и ждать, когда ты очнёшься от состояния глубочайшей задумчивости, – нетерпеливо бросает зельевар, и я встряхиваю головой, принимая флакон и бурча что-то наподобие извинений за свою невнимательность.
- Оставь свои извинения при себе, и подумай лучше вот над чем. Как я уже говорил, твоё настроение метается от агрессивного к подавленному со скоростью загнанной лани. Ты злишься на себя из-за того, что не можешь ничего изменить, и на мир за то, что он повернулся к тебе тем местом, каким обычно поворачивался к другим людям. Но жизнь – штука жутко несправедливая, а твоя была абсолютно безоблачной все предыдущие семнадцать лет. Теперь ты должен пройти через испытания, что она тебе преподнесла и доказать, что ты – не маменькин сынок, слабый и безвольный, а взрослый человек, способный стойко перенести даже такую вещь, как утрата родителей.
Да, если бы в моей голове всё было так же ясно и просто, как в его.
- Спасибо, профессор, я, конечно, постараюсь… – раздражённо цежу я, но зельевар взмахом руки останавливает мой несостоявшийся протест. Затем, уперев кулак в бок и опершись кончиками растопыренных пальцев другой руки о лакированный стол, смотрит на меня так, словно всем своим видом хочет сказать: «Как же я устал с тобой возиться».
- Пойми, Поттер, не в моих правилах вешать лапшу на уши или сулить счастливое будущее, как это умеет делать Дамблдор. Правда, какой бы она ни была, в любом случае лучше самой приторной лжи.
Я немного ошалело распахиваю глаза, переваривая смысл только что услышанного, бездумно верчу пальцами прохладный флакон с зельем.
- Почему вы так отзываетесь о директоре?
- Потому что тебе ещё предстоит столкнуться с подобным его поведением, – тихо отвечает Снейп, затем поднимает ладонь и устало трёт виски подушечками пальцев, прикрывая глаза на пару мгновений.
Я смотрю на профессора, догадываясь о том, что он тоже не спит по ночам, только явно не из-за бессонницы.
- Это слабое снотворное и успокоительное в одном флаконе, – кивает зельевар в сторону пузырька в моих ладонях, перестав массировать виски.