Сердце уносится в бешеный скач, когда разум озаряет спасительная идея. Нашарив в кармане брюк подаренное зеркальце, я заглядываю в него и произношу имя крёстного.
Тишина. Ни ответа, ни лица Сириуса в зеркале – ничего.
Спокойно, Гарри, только не паникуй.
Я повторяю попытку, абсолютно не обращая внимания на притихшего зельевара, переставшего листать страницы своей книги.
И вновь – никакого результата.
Засунув зеркальце обратно в карман, барабаню пальцами по мягкой обивке, перескакивая взглядом с предмета на предмет и закусив нижнюю губу. Теперь у меня только один выход.
Собравшись с мыслями, вскакиваю с места и уже почти достигаю проёма, как вдруг Снейп, невесть когда успевший оказаться рядом, хватает меня за шиворот и оттаскивает от выхода, бесцеремонно швырнув обратно в кресло. Я не успеваю и глазом моргнуть, как он преграждает мне путь, опираясь руками на оба подлокотника и вставляя колено между моих ног. От его резких и уверенных движений у меня застревает ком в горле, и я лишь хлопаю глазами, безмолвно наблюдая, как Снейп склоняется к моему лицу, гипнотизируя взглядом, и почти что шепчет, и от этого вкрадчивого шёпота волоски встают дыбом на спине и руках.
— Не делай глупостей, если, конечно, ты не хочешь навредить себе, а вместе с тем и Блэку с Люпином. У меня нет ни малейшего желания воспитывать тебя заново и ставить на место, как младшекурсника, который абсолютно не ведает, что творит. Ты не глупый, Поттер, далеко не глупый, поэтому, будь добр, не создавай ложное впечатление о том, что находишься в ссоре с собственным разумом.
— Но ведь это может быть опасно, они же…
Попытка вставить хоть одно слово оканчивается неудачей: я физически оказываюсь неспособен говорить по той простой причине, что Снейп закрывает мой рот ладонью и шипит прямо в лицо:
— Заруби себе на носу: никогда, слышишь, никогда не повышай на меня голос. Не имеешь ни малейшего права. Возможно, это моё личное упущение, я слишком много тебе позволял, и не стоило общаться с тобой более непринуждённо, чем подобает профессору и его ученику. Дай тебе палец – так ты всю руку откусишь.
Я что, кричал? Мерлиновы тапки, Снейп прав, я не заметил, как перешёл на крик.
Он говорит и дальше, но я уже не слушаю, а размышляю над собственным поведением.
Неожиданно воцарившаяся тишина режет уши. Я несколько раз моргаю, концентрируя своё внимание на скривившемся от негодования профессоре. Очевидно, тот понял, что окончание его отповеди не дошло до моего слуха.
Распрямившись, он покидает поле моего зрения, но не скрывается за портретом, как я мог предположить, а возвращается на диван в дальнем углу гостиной и вновь уделяет всё своё безраздельное внимание книге. Причём, делает это с таким видом, будто инцидента не было и в помине.
Я в шоке. По меньшей мере.
Лениво расшнуровывая кеды и отбрасывая их под стол, забираюсь в кресло с ногами, ощущая, как всё ещё взволнованно стучит сердце в груди. Набрав полные лёгкие воздуха, медленно выдыхаю, тем самым стараясь утихомирить сердцебиение.
— Поттер, успокойтесь, — обречённо вздыхает зельевар, судя по звукам, вновь призывает эльфа, и через пару мгновений передо мной на столе появляется ароматный чёрный чай.
Покачав головой, тянусь за кружкой, делаю небольшой глоток и останавливаю свой взгляд на огне в камине.
Вот теперь я точно не в силах что-либо изменить. Был бы умнее, сразу бы это понял. Так что, профессор, возможно, Вы и ошибались, когда говорили о том, что я далеко не глуп.
Кстати, о профессоре.
Я осторожно поворачиваюсь в кресле и, стараясь не разлить чай, выглядываю из-за спинки. Снейп замер в точно такой же позе, какую принял несколько минут назад, только изредка переворачивает страницу и водит кончиками пальцев по строчкам.
Допустим, я перегнул палку. Не стоило пытаться предпринять, поистине, ребяческих попыток как-нибудь подействовать на ход абсолютно не зависящих от меня событий. Но эта его фраза про нашу, якобы, недопустимую манеру общения и про то, что он мне слишком многое было дозволено, причём, как он выразился, с его личного согласия…
Я полностью разворачиваюсь в кресле, опускаясь на коленки и прижимаясь щекой к изголовью, ставлю кружку на спинку, придерживая её ладонью, и продолжаю наблюдать за тем, как зельевар читает.
То, что он сказал… в самом деле, чушь какая-то. Что он подразумевает под фразой «не стоило общаться с тобой более непринуждённо»? То, что мы могли поговорить практически на любые темы? Что почти каждое лето я мог сидеть в тени на крыльце и слушать его рассказы о зельях? Или что он оказал мне, пожалуй, самую огромную поддержку после смерти родителей? Что именно он был рядом со мной на кладбище?
Не понимаю и не хочу понимать подобные глупости.
Отпивая из кружки, вижу, как Снейп поднимает ладонь от книги и заправляет за ухо упавшую на глаза прядь волос.
Не знаю почему, но этот жест вызывает во мне удивление, граничащее с каким-то необъяснимым чувством, причём в природе последнего я абсолютно не хочу разбираться. Просто я впервые вижу подобное. Сейчас Снейп такой естественный, без напускного безразличия, что я невольно продолжаю наблюдать, потому что никогда не знал его таким.
— И долго ты будешь прожигать меня взглядом? – неожиданно спрашивает он, однако, не подав ни единого признака того, что вопрос адресован мне. Он не поднял голову, не пошевелился – вообще ничего.
Кстати, ещё один момент настораживает меня: почему, когда он задаёт мне вопросы, я не сразу нахожусь, что ответить? Не то чтобы он спросил у меня, каково расстояние от Земли до Луны, и всё же нужные слова далеко не сразу приходят на ум.
— Прошу прощения, — кашлянув, я отворачиваюсь и нормально сажусь в кресло, вытягивая скрещенные в лодыжках ноги вперёд и допивая чай.
Не нравится ему, значит. Будто бы мне нравится, что он постоянно таскает меня то за руку, то за шиворот, впечатывает в стены, вжимает в кресло, причём в последнем случае ещё и…
Я опускаю взгляд на свои ноги, вспоминая, как всего десять минут назад между ними было колено Снейпа. И его руки на подлокотниках, и лицо вблизи от моего.
В другом случае, при других обстоятельствах и других участниках это могло выглядеть весьма возбуждающе.
Я сползаю вниз на спину, прикрывая рот ладонью.
Обалдеть. Теперь я ещё считаю, что при множестве «но» такая ситуация могла бы возбудить меня?
С ума сойти. Я впадаю из крайности в крайность: то я злюсь и нервничаю, то сижу и рассуждаю о таком, что становится стыдно за собственные мысли. И вновь Снейп оказался прав, когда сказал, что моё настроение меняется с неимоверной скоростью и непредсказуемой периодичностью.
До гостиной долетает далёкий бой часов, оповестивший о том, что сейчас ровно полночь. Немного хочется спать, что и неудивительно в тишине, нарушаемой лишь нестройным шипением обуглившихся поленьев и шорохом переворачиваемых страниц.
Почему-то я не решаюсь встать и подняться в спальню. Тут ещё возникает вопрос о том, долго ли Снейп будет «охранять» меня?
Уставившись на огонь, я не замечаю, как через какое-то время веки опускаются, и я клюю носом во сне и чуть не роняю кружку из ослабевших пальцев, что заставляет меня резко вздрогнуть и проснуться.
Поставив кружку на стол, снимаю очки и устало тру глаза, одновременно прислушиваясь. Странно, но от зельевара не доносится никаких звуков. Нацепив очки обратно, оборачиваюсь назад.
Мерлин. Он заснул.
Данный факт настолько веселит меня, что я оказываюсь не в силах удержать себя от того, чтобы подойти поближе. Как можно тише встав, медленно пересекаю гостиную, мысленно восхваляя ковёр за то, что он заглушает мои шаги.
Остановившись напротив стола, за которым и сидит Снейп, я наклоняюсь вперёд и заглядываю в лицо профессора. Он действительно спит, подперев висок рукой, локоть которой опирается на страницы раскрытой книги. Волосы упали на его лицо, скрывая глаза и переносицу, виден только кончик носа и слегка приоткрытые губы.
Мой взгляд опускается ниже, на шею, где под бледной кожей видно, как спокойно пульсирует голубоватая артерия.