Выбрать главу

— Участок на юго-западе… — повторял дядя Вицу. — Участок, говоришь… Молодец ты, Тринадцатитысячник, честное слово, серьезным человеком становишься… Так значит, участок, а?

Цуцуляска поднималась, чтобы открыть окно. В комнате было страшно накурено, и она не переносила табачного дыма. Как-то раз, вставая со стула, она задела локтем стоявший перед ней стакан, который упал на пол и разбился вдребезги. Фэника, забравшийся в дальний уголок кровати, от удивления и испуга громко вскрикнул.

— Хрустальный стакан. От тетушки Каролины!

Дядю Вицу восклицание мальчика рассердило; он так сурово посмотрел на него, что Фэника мгновенно умолк.

«Тоже нашел, чему дивиться, бездельник, будто не видел битых стаканов. Ишь подскочил, словно дом загорелся… Подумаешь: хрустальный стакан от тети Каролины!»

Дядя Вицу как-то присутствовал при подобном происшествии в доме у господина аптекаря. Там тоже разбился хрустальный стакан. И ему от этой сцены тошно стало. Хозяйка плакала от огорчения: «Папин подарок! Единственное воспоминание, которое у меня еще от него осталось. Бедный папа, что он скажет там у себя, в могиле?»

В ужасе при мысли, что подобная сцена могла произойти у него в доме, он презрительно смотрел на Фэнику. Потом спокойно, но решительно сказал, чтобы пресечь всякие разговоры:

— Да ну их к черту, эти черепки!

Испуганный, удивленный возглас мальчика: «Хрустальный стакан от тети Каролины!» все время преследовал его. Это нарушало его душевное спокойствие. Он то и дело оборачивался к Фэнике и грозно смотрел на него. «Ишь, чертенок, какие глаза открыл!.. Стакан от тети Каролины… Что ему только в голову пришло? Я и забыл, что стакан от Каролины, а он, бездельник этакий, еще помнит. Стакан от тети Каролины! Что он помнит… И чего он кричал, как зарезанный? Дурак, да и только!»

— Эй, черт возьми, о чем это мы думаем? — притворился сердитым Тринадцатитысячник. — Время идет, а мы ничего еще не сказали про главу государства. Неужели так и обойдется?

— Не бойся, сейчас ко всем чертям пошлем… собака, провались он в преисподнюю, — разражалась Цуцуляска.

— В одиночку, Цуцуляска? — удивлялся дядя Вицу, пытаясь забыть про случай с хрустальным стаканом.

— Как так в одиночку, дядя Вицу? Ты что, надо мной смеешься? Да разве он сам один пришел? Пусть они идут ко всем чертям все за компанию, с Гитлером и Муссолини.

«Так-так, Цуцуляска, объясняй мне, объясняй, потому как я человек непонятливый, — мысленно подзадаривал ее Вицу. — Объясняй и мне, как и что».

— Разве не Гитлер его привел? Не он ему всю власть дал, как по-твоему? Не уступили ему место либералы и царанисты[9], не сказали: «Милости просим» сами, своим собственным языком?

Цуцуляска разгорячилась и теперь «объясняла» положение. Дядя Вицу слушал внимательно, стараясь не проронить ни одного из слов женщины. Он любил выслушивать уроки от людей, которым сам он объяснил, как обстоит дело.

«Так-так, Цуцуляска, открывай мне глаза, втолковывай мне идею за идеей, ведь я непонятливый… Будет время, когда и ты будешь вести с другими разъяснительную работу».

— Пропади они пропадом, провались они в преисподнюю, — продолжала Цуцуляска, отстаивая свои мнения.

— Пропадут они, Цуцуляска, будь спокойна… Но не по доброй воле…

Рэдица принялась собирать тарелки, но Цуцуляска знаками показала ей, что она мешает слушать слова дяди Вицу.

— Надо бороться, Цуцуляска… Вот рабочие и борются, а буржуям не сдобровать. Плакали их фабрики, не смогут больше они эксплуатировать рабочих… Они развязали войну, чтоб наживиться на ней, приумножить свои милиарды…

— А против кого развязали войну? — спросил Тринадцатитысячник. — Против Советского Союза, где у власти стоят рабочие и крестьяне. Но именно потому, что там стоят у власти рабочие и крестьяне, плохо пришлось фашистам…

*

…С этих «приемов» люди не расходились по домам, не осмеяв сперва все чуждое их сердцу. Дядя Вицу не знал угомону.

— А где же «Универсул» с речью его величества?

Несмотря на недостаток бумаги газета, содержащая какую-нибудь августейшую глупость или же промах главы правительства, становилась святой и неприкосновенной. Дядя Вицу ее аккуратно складывал и прятал в шкаф. Никто к ней не притрагивался: сугубая глупость защищала ее от святотатственных прикосновений и обеспечивала ей долгую жизнь.

По дороге домой Цуцуляска все думала, как бы отблагодарить этих людей, от которых она научилась стольким вещам… Самое легкое было отплатить Рэдице: она поможет ей стирать белье. Тринадцатитысячнику она снесет винограда, из того, что ей прислала мать. С каким аппетитом уплетает он виноград с хлебом… Винограда она даст и дяде Вицу. Он тоже очень любит виноград.

вернуться

9

Буржуазные партии (прим. ред.).