Со временем Лучика поняла, что он отказался от искусства из опасения потерять ее, но вместо того, чтобы показать ему свою признательность, как на то надеялся художник, она с презрением отвернулась от него и покинула его без тени угрызений.
— Чего ты от меня хочешь? — сердилась она. — Разве я заставляла тебя писать цыганок?
Из прихоти она изменила теперь свой взгляд на искусство, стала даже видеть в нем какой-то смысл. И это делалось для того, чтобы уязвить художника, чтобы доказать и в этой области свое превосходство.
— Если бы у тебя было настоящее дарование, ты бы не слушался женщины. На твоем месте, я бы отказалась от Лучики… «Иди себе с богом, голубушка…» Заперлась бы в доме и занималась бы искусством…
Она даже с горечью посмотрела на его перекошенное от удивления лицо.
— Искусство вечно, Нику…
ГЛАВА XI
На площади Генча было место, где женщины ждали, чтобы какая-нибудь барыня пришла нанять их для стирки белья или уборки в доме. Место это было на самом краю площади, где кончались лотки и начиналась дорога, ведущая к Котрочанке и к турецкому кладбищу.
Они приходили рано, вместе с торговцами, которые торопились до рассвета смешать мелкие, неказистые яблоки с другими, хорошими, которые они продавали дороже. До начала торговли женщины сидели прямо на земле или, в случае, если им удавалось попасть на порядочных людей, забирались на телеги крестьян из Дэрэшть и Болинтина и маленько отдыхали.
Это было проклятое место. Злые языки смеялись и над ним и над женщинами, что ходили туда и с утра до вечера ждали барынь, которые взяли бы их на работу. Это было признаком вопиющей нужды, еще более явным, чем отсутствие денег для акафистов у старух. Женщинам из Баба-Лики не нравилось поступать в прислуги, чистить сапоги барину, выслушивать приказания барыни, стирать пеленки чужих детей. Они предпочитали идти на работу на Пороховой склад, на фабрики «Короана» или «Апака» или шить на дому кальсоны и рубахи для солдат, по заказу. Кальсоны полагалось стирать мужним женам, а пеленки — родным матерям новорожденных. Женщины из Баба-Лики считали, что каждая жена должна сама стирать мужнины сподники, а не давать их в стирку другим. Многим мужьям не нравилось, чтобы жены шли на работу. Они считали, что если ты не способен прокормить жену, так лучше бы и не женился.
Женщины помоложе и повреднее, не знавшие жизни, высмеивали тех, которые шли в услужение. Они разыгрывали из себя барынь, одевали подвенечное платье, говорили в нос, как должны были, по их мнению, говорить все настоящие барыни. Они тоже были барынями, шли на проклятое место и притворялись, что ищут честную и опрятную девушку, чтобы помочь им стирать белье. Женщины постарше бранили и упрекали бесстыдниц, которые притворялись барынями, говорили им, что большой это грех смеяться над чужой бедой. Сюда, на это проклятое место, приходили девушки из Дэрэшть и соседних с ним сел, у которых дома было еще семеро братьев и сестер. Родители посылали их в Бухарест, чтобы избавиться от лишнего рта и лишней заботы. Приходили и женщины, мужья которых умерли на фронте, оставив их с ребенком на руках. Шли в прислуги жены, брошенные мужьями, бездельниками и пьяницами, которые находили себе других жен, помоложе и с лучшей службой. Одинокие, горемычные, они искали лишь теплый угол и пропитание и больших требований не предъявляли. Приходили сюда и девушки, спутавшиеся с каким-нибудь парнем и не смевшие больше вернуться к родителям, страшась их гнева и стыдясь людской молвы; сами родители посылали сказать им, чтобы домой они больше не возвращались. А если уж хотят вернуться, так пусть приходят с законным мужем.
Больше всего спроса было на молодых, без мужа и детей. Барыни, обеспокоенные тем, что с некоторых пор их сынкам не спится по ночам, искали молодых девушек, для того, чтобы их отпрыск не натворил глупостей, не схватил бы какой-нибудь позорной болезни. Когда у них не было иного выхода, женщины лгали, говорили, что у них нет ни мужа, ни детей или что муж был, да бросил их ради другой помоложе, а ребенок умер от кори.
Когда одной из них удавалось наняться и барыня брала ее с собою за покупками, оставшиеся с завистью следили за тем, как барыня нагружает ее всевозможными корзинками, заставляет торговаться с зеленщицей, продающей петрушку и укроп, как говорит, чтоб в другой раз она была внимательней, не вела себя, как дура, и завидовали даже и попрекам барыни и тяжести покупок.
Как хотелось бы и им, чтобы их ругала барыня, чтоб и им пришлось таскать тяжелые корзины, чтоб и у них была хозяйка!