Как и всегда, Лучика и на этот раз отметила, что брат ее устроился лучше ее. Лакей в вишневой ливрее взволновался, увидев ее, несколько раз низко поклонился и пошел сообщить об ее приезде барину. Обширный вестибюль был обставлен в румынском стиле: низкие круглые столики, полочки и вышитые рушники на стенках.
С лукавой, игривой улыбкой на губах, Дэнуц неторопливо спускался по лестнице, сверху донизу покрытой темнокрасным ковром. Он был свеже выбрит, очевидно только что закончил свой туалет. Синий шелковый халат с серебряным позументом на рукавах придавал ему одновременно моложавый и внушительный вид наследного принца.
— Что с тобой, Лучика? — спросил ее Дэнуц с игривой искоркой в глазах.
Не зная, как сообщить ему горестную весть, не находя в себе для этого сил, она только пожала плечами и глубоко вздохнула.
Дэнуц улыбнулся, окутав ее любящим взглядом и как бы стараясь показать ей, что, фактически, к беспокойству нет никакой причины, а если бы и была, то все устроится.
— Садись, — пригласил ее Дэнуц все с тем же покровительственным и благодушным видом.
Они уселись на мягкие кожаные кресла. Сидеть в них было так удобно, так приятно, что несколько минут они даже и не смотрели друг на друга, не обменялись ни словом, всецело предаваясь ощущению неги. Кресла как бы приглашали уйти в себя, думать о себе, смотреть на жизнь более философски.
Лучика, даже не оглядываясь, протянула назад руку с перчатками, зная, что лакей тотчас же заметит ее намерение и возьмет от нее перчатки, не допуская и мысли, что она могла бы хоть на секунду остаться с протянутой рукой.
На столике перед ними стояла бутылка коньяка и другая с шампанским, печение, тарелка с помидорами и другая — с брынзой. Дэнуц закурил турецкую сигарету из тех, что привозил ему приятель из Министерства иностранных дел. Протянул сигарету и сестре. Они были счастливы. Сигарета была отличной, кресла удобные, коньяк — марки «Пять звезд», помидоры крупные и сочные, а сами они — здоровые, крепкие, еще полные сил.
Лучика чуть-чуть охмелела и, как всегда при подобных обстоятельствах, думала, что сделала большую ошибку, не став киноартисткой.
— Что с тобой? — спросил ее Дэнуц. — У тебя удрученный вид…
— Не знаю, что со мной сегодня. Дэнуц, отчего я не стала киноартисткой? — внезапно возмутилась Лучика с таким видом, будто в этом был главным образом виноват ее брат, а не она. — Это дало бы мне огромное моральное удовлетворение…
— Как знать? — отозвался Дэнуц, скептицизм которого повысился после выпитого коньяка. — К чему тебе нравственные удовлетворения? Ты создана не для искусства. Ты слишком здоровая натура.
Пренебрежительное отношение к ее таланту возмутило Лучику, как и уверенный тон брата. Она почувствовала потребность отомстить ему.
— Скончалась мама… — сказала Лучика в восторге при мысли, что теперь-то Дэнуц утратит свое хорошее настроение.
Дэнуц вздохнул, но дал понять, что он, мол, этого ожидал. Неторопливо нагнулся над столиком и налил себе еще стаканчик коньяка. Себе и Лучике. Лакей поспешил ему на помощь, но Дэнуц отстранил его холодным взглядом.
— Скончалась мама… — упавшим голосам повторил он и налил себе еще стаканчик коньяка. Потом разрыдался и упал на грудь Лучике.
Она обнимала его, как ребенка.
— Сердце? — немного придя в себя, спросил Дэнуц.
— Да, сердце. Вот мы и остались без матери.
— Все мы умрем, — вздохнул Дэнуц, все более и более убежденный в том, что в мире все относительно и что ход биологических явлений неизбежен. — Это очень грустно, Лучика, — изменившимся голосом продолжал он минуту спустя. Потом отер слезы большим белым шелковым платком и закурил турецкую сигарету.
— Ты должно быть очень расстроена, — констатировал он, озабоченно всмотревшись в лицо сестры. — Пройди наверх и приляг немного. Я тоже пойду отдохну.
Лучика не торопилась встать. Дэнуц понял ее колебание.
— А, ты думаешь обо всем остальном… Позже… В нашем теперешнем состоянии…
Лучика печально взошла по ступеням лестницы, сверху донизу устланной красным ковром, еще раз оглянулась на вестибюль с его большими кожаными креслами, столиком из розового дерева и веселыми рушниками на стенке.
Ванная, вся в синих изразцах, с огромной ванной и душевой установкой была более современной, чем у нее дома. Лучика долго подгоняла температуру воды: ей это очень нравилось. Потом неторопливо разделась и встала под душ. Душ она любила гораздо больше, чем ванну. Душ стегает тебя, бьет и ласкает; это драматическая борьба, в которой победа склоняется на сторону то одного, то другого, то дает тебе пощечину, бьет тебя, то легко целует и молодит. Купальная простыня, заказанная в Бельгии, — Дэнуц привозил оттуда все свое белье — была белоснежной. Завернувшись в нее, Лучика долго думала о матери, покинувшей ее, оставившей ее одну на свете.