Время от времени женщин вызывали из очереди, чтобы сообщить им весть о какой-нибудь большой беде.
— Иди скажи Добрице, чтоб домой шла. Пришел там один человек, говорит, что у нее муж умер…
Случилось непоправимое. Дурные вести стали обычным явлением. Теперь о самых ужасных происшествиях говорили так, как говорили прежде об озорстве ребят или о ссорах с женой. Свыкшиеся с невзгодами люди ничему не удивлялись, ничто их не поражало.
— Слыхала? Умер муж Добрицы…
— А, да, знаю. Цуцуляска и мне сказала.
Собеседница больше не удивлялась. Смерть перестала быть редким, невообразимым явлением.
Весной жилось легче. Весь вопрос сводился к тому, как пережить зиму… Бедным, измученным женщинам, после стольких лишений и трудностей, весна казалась концом всех бед… «Не горюй: лишь бы до весны дожить…»
Появлялся щавель, крапива: людям теперь легче было с едой. В дни великого поста экономили на еде, туже стягивали ремнем, чтобы не осрамиться, именно теперь, перед праздником, запастись яйцами, сдобным, традиционным барашком. По целым неделям ели картофельное варево: только такой ценой можно было добиться лучшего стола на пасху.
Девушки и парни снова встречались на углах до поздней ночи. Парни наяривали на губных гармошках, девушки пели — все только новые песни…
Женщины сушили белье во дворе. Рубашки и исподние гордо развевались по ветру. Из дому выносили все старое барахло, все лохмотья — проветрить. Раз в неделю детей усаживали в корыто, терли с мылом и щелоком, чтобы как следует отмыть. Шалуны подглядывали в щелки забора, как моются другие. «Смотрите на Туцу: с мылом ее моют». После целой зимы, проведенной взаперти, подле «буржуек», отапливаемых опилками, дети с упоением носились по улицам и пустырям с криками краснокожих. Родители не вмешивались. На дворе была весна, а дети гоняли босиком, не нуждаясь в обуви. Играли тряпичным мячом, запускали змеев с хвостом из шелковых ниток, играли в шарики и бабки, рылись в мусоре, ища в нем крышечки от пивных бутылок. Улицы в Противовоздушном стояли под водой; родители проклинали, а малыши страшно радовались. Переплывали улицы в корытах, просто не желали вылезать из них, а так бы весь день и катались по залитым водой улицам.
Многие ребята веселились в последний раз. Осенью им предстояло идти на работу, куда-нибудь в науку к ремесленникам или в лавку, к торговцам, в качестве мальчика. Вносили и они свой заработок в дом. Девочки шли обучаться швейному делу, к портнихам, в переплетные мастерские, на ткацкие и прядильные фабрики или же отправлялись в центр и учились делать «перманент». Некоторые мечтали подцепить мужа с положением и смеялись над выходившими замуж за своих, районных ребят.
— Флорина замуж вышла… Да только за одного парня из их района…
Подцепившие хорошего мужа и ставшие барынями, являлись с визитом к родителям раз в год, в прощеное воскресенье, вместе с мужьями. Зять приносил апельсины, чтобы теща простила его за то, что он женился на ее дочери. Жены хвастались, что в центре города, у них дома, уборные красивее, чем квартиры, а мужья покупают им новую мебель и радиоприемники.
Как только начиналась тревога, легковые машины и автогрузовики мчались по шоссе, к Александрии. Удирали каждый как мог — на велосипедах, пешком или на телегах. Плохо приходилось и тем, которые бежали из города: американские истребители спускались так низко, что можно было различить лицо пилота, и расстреливали из пулеметов грузовики с людьми.
Кое-кто услал из города жену с детьми в пригородные села, к родственникам. Но большинство оставалось сторожить свой дом: бомбежек не боялись. Были и такие, что разыгрывали из себя храбрецов: так, например, Сонсонел забирался на крышу дома, чтобы лучше видеть воздушные бои.
Люди укрывались в бомбоубежищах, выкопанных прямо во дворе, за домом: те, которые были побогаче, даже и не выходили из дому, опасаясь, как бы воры не растащили их имущества. Во время бомбежек воры забирались во дворы и быстренько уволакивали что попало, чтобы отбой не застал их в чужом доме.
Яркие цветные ракеты, подобные цветным лампочкам на елке, освещали все кругом как днем. Сперва слышался свист, затем взрыв, сотрясавший лачуги. Больше всего беспокоил людей ослепительный свет ракет: им казалось, что благодаря ракетам их обнаруживают и теперь бомбы попадут прямо в них.
После отбоя все выходили на улицу в нижнем белье и ночных рубашках и обходили весь квартал, посмотреть, где упали бомбы, кого убило и кого обобрали воры. И вскоре узнавали, что дочь звонаря убило осколком и что зажигалки попадали в районах Кириджиу и Броскэрией.