По случаю смерти матери Лучика, выполняя свою давнишнюю мечту, совершила поездку в Италию. Несмотря на то, что война была в разгаре, муж Лучики без всяких трудностей получил необходимые паспорт и валюту, для того, чтобы провести там по меньшей мере месяц. Он был майором государственной охраны и оказал целый ряд услуг румынским и немецким властям; поэтому получить паспорт и деньги было для него пустяком.
Мысль эта пришла ему на ум при виде удрученного состояния жены.
После смерти матери Лучика изменилась, стала угрюмой и придирчивой, совсем не похожей на прежнюю Лучику.
— Тебе бы надо куда-нибудь поехать, поразвлечься, забыть свое горе…
— Куда я поеду? Война ведь…
— Ну и что с того, что война? — добродушно рассмеялся муж Лучики в восторге от наивности своей жены. — Война не для нас. Чудесное это чувство: гулять по берегу Средиземного моря и думать, что другие ждут в это время, что их не сегодня-завтра подстрелят.
— А что с нами будет здесь, на родине? — внезапно спросила Лучика так, как это всегда делают женщины, желая вознаградить мужа за наглядное проявление внимания и ближе интересуясь его профессией и мнениями.
— Мы выиграем войну… Должны ее выиграть. В противном случае, властью завладеют коммунисты. А это выйдет не совсем хорошо… И даже, со многих точек зрения, окажется весьма неприятным…
У Лучики не было настроения слушать его дальше: она считала, что достаточно уже слушала мужа в награду за поездку в Италию.
Из Италии Лучика вернулась на неделю раньше установленного срока. Она нашла печальную, задумчивую Италию. Чиано был расстрелян. Начались волнения, Муссолини оказался неспособным противостоять атакам партизанских отрядов. Лучика не чувствовала себя больше в безопасности в Италии, да и к тому же муж ее говорил, что разумнее вернуться на родину. Но всякий раз, что она вспоминала мать, перед глазами ее возникал нарядный номер неаполитанской гостиницы, вежливые официанты, синие волны Средиземного моря.
В таком состоянии духа ее застал вызов по телефону: Сонсонел просил ее встретиться с художником. И мысль о том, что спустя столько лет ее не забыл бывший возлюбленный, порадовала ее, и как и всякая женщина, отдававшаяся чаще всего из расчета, она с нежностью вспомнила об этой, почти бескорыстной любви.
ГЛАВА XIII
Каждый раз, когда Сидика замахивался на нее кулаком, Цуцуляска вспоминала, как вежливо обращался он с ней, когда был парнем, а она — девушкой. Вспоминала, с какой робостью поцеловал он ее первый раз, когда говорил, что если она не пойдет за него замуж, он покончит с собой. Когда Сидика свирепел и набрасывался на нее, чтобы избить, перед ней возникало его прежнее робкое лицо, его несмелость и неловкость в обращении. И Цуцуляска не защищалась, потому что не могла понять, когда это успела превратиться в жестокость и грубость прежняя робость избивавшего ее теперь мужа.
Любить его она никогда не любила, а пошла за него лишь потому, что считала его порядочным человеком. К тому же пора было и стать мужней женой, а мать все приставала к ней, что надо, мол, обзавестись семьей и хозяйством.
Нелегко было переносить брань и побои от мужа, который прежде с такой нежностью и опаской подходил к ней. Он бил ее каждый раз, когда возвращался пьяным домой. Со временем Цуцуляска к этому привыкла: как только заслышит шаги мужа, так и ждет оплеухи.
— Не здесь, — просила она его, — ребенок видит…
Сильно страдала она, когда Сидика бил ее при Ромике. Поэтому каждый раз, когда знала, что он вернется пьяный домой и начнет избивать ее, Цуцуляска выходила из дому и ждала мужниной расправы в сарае.
Смиренная, грустная, ждала она его в сарае.
Больше всего огорчало ее, когда Сидика задерживался в доме, не спешил с побоями… «Я вот его здесь жду, чтоб поколотил, а он в доме мешкает».
Смесь хозяйственной распорядительности и жестокости, которую она видела в Сидике, стала для нее невыносимой.
В конце концов, Сидика являлся, но, к вящему огорчению Цуцуляски, вовсе не спешил. «Не торопится, негодяй этакий… Он еще и кур покормил…» Тумаки его она принимала спокойно, без стонов и криков, довольная уже хотя бы и тем, что Ромика не видит, как ее лупит муж.