Зарядка утомила Ефтимие. Он надеялся подкрепиться выпивкой.
Художник достал рюмки и поставил их на стол.
— А ну-ка, друг, тащи сюда и нашу водочку, — обратился к нему жандарм с фамильярностью, которая показалась художнику ужасной.
После всякой бомбежки жандарм радовался, что уцелел, видя в этом волю провидения.
— На Друмул-Серий упала бомба… Дома четыре сгорело. Бог и палкой бьет, — смеялся Ефтимие, довольный сказанным, как и тем, что такой образ делал для него даже и бога более доступным.
Художник никак не мог примириться с мыслью, что Ефтимие пришел к нему в гости. Фамильярность жандарма напоминала ему жизнь, которую он вел до тех пор.
Ефтимие опрокинул стаканчик и дружески подмигнул художнику. Это привело художника в ужас; ему было и больно и досадно.
«До чего я дожил… Жандарм подмигивает мне…»
Фамильярный жест привычного гостя, которым Ефтимие отворил калитку, уверенность и легкость, с которой он отодвинул затвор, преследовали художника, как конкретное доказательство нелепой жизни, которую он вел до сих пор. Выводы, к которым он пришел, проанализировав поведение жандарма, были самыми ребячливыми, но это ничуть не умаляло его терзаний, не устраняло горечи.
«Раз уж он знает, как снять цепочку, знает, что задвижка внизу, совсем внизу на калитке, это означает, что у меня уже был, что я ему и прежде отворял дверь. Раз уж начальник поста знает, где задвижка, это означает, что я вел себя, как никчемный человек…»
Ефтимие подозревал, что Давид там, в другой комнате, но не торопился. Он знал, что после того как арестует парня, он поссорится с господином Рэдулеску, и эта перспектива его ничуть не радовала. Он не хотел ссориться с господином Рэдулеску, не хотел портить с ним отношений. Это человек грамотный, знавший больше, чем он, с которым можно было распить рюмочку водки, обменяться словом.
Ефтимие не торопился. В его распоряжении было еще несколько часов. В городе только вечером поинтересуются о том, что он сделал. На посту сидеть не хотелось, а с любовницей он поссорился. Ему хотелось попользоваться еще как можно дольше дружбой художника, чтобы тот разъяснил ему, пока еще не поздно, волновавшие его тайны. Ему хотелось спросить, как объясняется научно тот факт, что голуби, перелетев через моря и страны, возвращаются к родному гнезду, как и почему одна и та же женщина рожает то мальчика, то девочку. Ефтимие ждал от художника разгадки всех тайн бытия. Потеря дружбы художника обречет его остаться навеки в неведении относительно многих тайн.
— Господин Рэдулеску, — начал Ефтимие, передернувшись после крепкой водки. — Я хотел вас что-то спросить. Что происходит с женщиной, когда она вдруг перестает любить человека, которого до тех пор обожала? Что происходит в ее душе, откуда, как вы думаете, эта внезапная перемена? Должно же что-то происходить в ней, должны быть известные факторы…
Художник принял решение не разъяснять больше жандарму тайны существования и поэтому холодно ответил:
— Женщины постоянны…
— Но разве нет и исключений? — подивился Ефтимие.
— Нет, исключений не бывает, — спокойно ответил художник, наливая и себе рюмку.
— Бывает, художник, — возразил с печалью в голосе Ефтимие. — Вот ведь и женщина, без ума любившая меня… мне изменила в любви и не могу взять в толк, почему, по какой причине… — вздохнул жандармский начальник с искренностью, которая художнику показалась прямо-таки чудовищной.
Ефтимие встал со стула и порылся в карманах тужурки. И художник увидел нечто довольно странное: жандарм держал в руках фотографию женщины.
— Вот оно, исключение, — еще раз вздохнул Ефтимие, протягивая художнику портрет красивой, полной женщины лет тридцати.
Художник держал снимок в руках и не мог поверить своим глазам. Это был обычный женский портрет; женщина счастливо улыбалась, довольная своим существованием.
— Вот, смотри… Вот оно доказательство, — снова вздохнул Ефтимие.
Все, что говорил и делал жандарм, казалось теперь художнику лишенным всякого смысла, нелепым.
— Который час? — ленивым голосом спросил Ефтимие.
Художник вздрогнул и внимательно посмотрел на жандарма, желая отдать себе отчет, на самом ли деле он спросил, который час.
Прошло несколько минут. Ефтимие вдруг сделал новое странное признание.
— Кабы ты знал, как мне спать хочется…
Рэдулеску слышал усталый, сиплый от бессонницы и выпивки голос, но ему все не верилось. Слова Ефтимие казались ему настолько странными, что он даже недоуменно пожал плечами. Как это ему могло хотеться спать?