Ионика отлично знал, что у ворот стоит машина директора, но испуг сидевшего перед ним человека до того сердил его, что он старался казаться еще более спокойным.
«Чего ты, черт тебя побери, так дрожишь? Хочешь, чтобы и я дрожал от страха? А вот и не буду!»
Партнер смотрел на Ионику с удивлением, не понимая, как он может так спокойно приглашать его продолжать игру.
— Господин директор приехал… Его машина…
В насмешку над его испугом Ионика закурил папиросу.
— Не куришь?
Рабочий испуганно отвел руку с папиросой, словно боясь, что, приняв ее, он станет сообщником Ионики.
— Машина господина директора…
— Если бы он приехал, так уже гудел бы, — успокоил его Ионика.
— Пойду открою…
— У ворот несу службу я, — коротко отрезал Ионика. «„Не хочешь трусить? Ладно, буду я труса праздновать…“ Это ты так думаешь, брат, а?»
Директор потерял терпение. Раз за разом раздраженно раздавался гудок.
Ионика нехотя поднялся со стула.
«Ничего, довольно на свете таких, что со страху готовы в штаны наложить. Надо, чтобы были и такие, которые не боятся».
Он неторопливо, размеренными движениями отворил ворота.
«Вот так… Довольно таких, которые, как сумасшедшие, летят, завидев директора. Надо же, чтобы были и такие, которые не теряются».
Он приветствовал директора спокойно, усталым голосом, как приветствуют гостя, пожаловавшего в неурочный час.
«Довольно таких, которые говорят: „Рад стараться…“ и кланяются до земли… Таков и Сидика, и Велческу, и Чезэрел… Зачем и мне быть таким?»
— Я здесь у ворот битые полчаса жду! — заорал директор, беря в свидетели шофера.
— Как только вы подали гудок…
Принятая директором мера ничуть не огорчила Ионику. Его послали обратно в цех. «Не по мне это дело — у ворот стоять. „Рад стараться!“ Довольно таких, которые говорят: „Рад стараться“.»
Чего ради и мне говорить: «Рад стараться!»
Обнаруженные на заводском дворе коммунистические листовки, как и повторные жалобы немецких властей в связи с качеством поставляемой заводом продукции, укрепили убеждение полковника, что в это замешана коммунистическая организация.
Антикоммунистическая пропаганда, возглавляемая полковником, не достигла цели. Лекции, направленные против большевизма и проводимые под председательством самого хозяина, не имели успеха, и полковник был вынужден предоставить «мучеников» самих себе. Журнал «Мунчиторул национал ромын»[13], в котором старые агенты сигуранцы перекрасились в рабочих и разглагольствовали о любви между заводчиками, являющейся основой преуспевания Румынии, на следующий же день после выхода попадал в клозеты, где успешно шел в употребление.
Полковник с тем же успехом использовал и выступления героев, которые и не нюхали пороха, спектакли театра «Труд и веселие», как и карцеры, отправлял людей в военно-полевой суд или на фронт, на передовую. По мере истечения времени антикоммунистическая пропаганда оказывалась все менее и менее действенной, а немецкие власти продолжали жаловаться на то, что не могут пользоваться поставляемой продукцией. При таком положении вещей полковник предпочел отказаться от лекций и художественных вечеров и умножить число карцеров и сторожей-шпионов.
Полковник нуждался в доверенных людях, которые следили за рабочими. Их теперь на заводе было сколько угодно. Этим ставленникам полковника был предоставлен целый ряд льгот: они жили на заводе, не платя за квартиру, получали каждый месяц сахар и растительное масло, дефицитные в то время товары, а сверх того и лишние деньги, добавочно почти целую зарплату, как и возможность освобождать своих родичей от военной службы и отправки на фронт. Официально они считались сторожами, на самом же деле шпионили за рабочими. Их считали необходимыми, и заводоуправление приняло все нужные меры для обеспечения им необходимых калорий и витаминов.
Со стороны Дялул-Спирей территория завода, фактически, не кончалась на определенном месте; пределом ему служила только железная дорога, но и та, по существу, не отгораживала его. Прохожих в этих местах было мало, потому что они резко отличались от остальной части завода, асфальтированной и окруженной цветочными клумбами. Здесь всегда стояла пыль и тяжелый запах, которым пропитывалась вся одежда. Здесь же была и свалка и известковая яма. Служащие старались не ходить в те цехи, которые находились в этой части завода, чтобы не пачкать одежды. Но со стороны Дялул-Спирей шли сюда жены рабочих — побеседовать с мужьями, когда надо было рассказать им, что произошло дома. Вахтер их через парадный ход не пускал. Несмотря на тяжелый, удушливый запах, многие рабочие, даже и из передних корпусов предпочитали закусывать здесь в перерывы. Они встречались здесь с женами и узнавали, что делается дома, а также свободнее чувствовали себя.