— А вы часом не в сговоре с коммунистами? — с кажущейся простотой спросил директор в надежде получить такой же простой ответ.
Люди улыбнулись.
— Большевики в бога не веруют, — ответил тот, у которого были мальчик и девочка, желая быть как можно более убедительным.
Директор переглянулся с полковником. Он ждал от полковника, чтобы тот закричал и хватил кулаком об стол, но полковник ни о чем подобном и не думал.
— Измена родине наказуется смертью! — вопил директор, раздраженный тем, что господин полковник достаточно не разошелся. — Мы вас всех к стенке приставим!..
На этот раз работники технического контроля производили приемку в присутствии двух жандармов и офицера.
Все трое, из которых один имел мальчика и девочку, другой — сынишку-первоклассника, а третий — девчурку, которую недавно родила ему жена, в глубине души надеялись, что на этот раз детали будут соответствующими. Они боялись и за свою жизнь и за жизнь остальных.
Исследовали каждую деталь с опаской, вертели ее во все стороны, неторопливо, как бы желая отсрочить беду.
После каждой принятой детали офицер ожидал от них знака, указания, кого именно арестовать.
Царил тот странный покой, который овладевает всегда людьми, когда они знают, что судьба их зависит от других. Человек, у которого были мальчик и девочка, взял в руки деталь и, как опытный работник, немедленно обнаружил брак.
Остальные в свою очередь осмотрели деталь и также заметили брак.
С минуту они помолчали, заглянули друг другу глубоко в глаза, как бы желая угадать, что думает каждый.
Предчувствуя, что что-то случилось, к ним подошел офицер.
— Что-нибудь обнаружили?
— Ничего, — с разочарованием в голосе сказал тот, жена которого недавно подарила ему дочурку.
А тот, у которого были мальчик и девочка, как и отец первоклассника, кивнули головой в знак того, что их товарищ не солгал.
ГЛАВА XVIII
Табарча был готов в дорогу. Жена протянула ему узелок.
— За тобой мой двоюродный брат приедет, с телегой…
— Ты с ним говорил?
— Само собой, говорил, — чуть сердито отозвался Табарча. — Я с ним обо всем договорился. Поживешь у него некоторое время. Время теперь летнее, с едой как-нибудь обойдемся.
— Гонишь меня с насиженного места, а я и не знаю, чего ради…
— Узнаешь, — кротко ответил Табарча. — Я тебя там навещу. И расскажу все, что да как. Возьмем табуреточки, сядем у ворот, и я тебе всю ночь напролет буду объяснять, почему послал тебя туда, в деревню.
Он остановился посреди комнаты, спрашивая себя, не забыл ли что взять.
— Ты мне и чистую рубаху дала?
— Разумеется, дала… Ты как думаешь, чего я всю ночь работала?
Табарча не слушал, что говорила ему жена, потому что думал о своем.
— Будет тебя хозяйка спрашивать, куда ты едешь… Смотри, не проговорись…
Это ее огорчило. Она намеревалась поделиться с хозяйкой… — Вот ведь, мадам Вестемяну, какой у меня муж. Срывает меня с места и посылает к двоюродному брату, морочить людям голову…
— Ладно, не скажу, — нехотя согласилась женщина, огорченная тем, что ей отказывают в этом большом удовольствии.
Табарча понял огорчение жены, и его так и передернуло от досады. «Огорчается, что я не позволяю ей трепать языком… Вот, что ее печалит…»
— Я тебе чуть позже подошлю денег… Пока что распутывайся с тем, что у тебя есть…
Когда Табарча отворил дверь дома, женщина разрыдалась. Испуганная, предчувствуя большую опасность или только теперь сознавая всю тоску одиночества, она прижалась к мужу.
К ее удивлению, Табарча оттолкнул ее. Разговор с ней, слезы и печальные слова жены рассердили его не в меру. Он чувствовал, что жена его совершила что-то очень некрасивое. Чего это она расплакалась? Страдает от разлуки? Ну и что если страдает? А я не страдаю? Ее заплаканной физиономии мне не хватало.
А в душе его жило горькое сознание того, что жена не выполнила своего перед ним долга, не дала ему того, в чем он нуждался, а только то, что сама она сочла нужным…
«Она не должна была плакать… — мысленно упрекал ее Табарча. — Должна была улыбаться, чтобы хоть немножко подбодрить меня».
«Она должна была дать мне то, в чем я нуждался… Удивительное дело, что это все за люди… — сердился Табарча. — Когда тебе нужен глоток воды, они тебе от избытка чувств стелят постель, чтобы ты мог улечься, но забывают принести от колодца ведро холодной воды… И вот так, от великой любви, забывают дать тебе глоток холодной воды…»