— Опоздаешь, ты, жена.
— Да ведь работы-то нет.
Именно поэтому… Мы должны быть точными, — отвечал ей Сонсонел с видом глубокого удовлетворения и превосходства.
Встречаясь подле Броскэрии, люди притворялись, что боятся опоздать на партию в «мельничку», о которой договорились накануне.
— «Базальт» вторично прогудел…
Со дня, когда взорвался котел, завод стоял. Именно поэтому рабочие старались не опоздать. Одни приходили раньше обычного и смотрели на специалистов, которые, под надзором жандармов, пытались ликвидировать аварию. С папиросой в уголке рта, засунув руки в карманы, они шли смотреть, как бьются над ремонтом специалисты, послушать, как ругаются жандармы. Директор приходил каждый час поинтересоваться, как идут дела, и получал от специалистов все возможные заверения.
У каждых ворот стояли теперь и двое жандармов, которые, в свою очередь, проверяли рабочих. Рабочие поднимали руки для проверки, смотрели на часы и пробивали свою контрольную карточку, довольные тем, что не опоздали. В той точности, с которой они приходили в эти дни на работу, хотя и отлично знали, что работы нет, жандармы и ставленники директора могли подметить удовлетворение случившимся.
Рабочие переходили из цеха в цех, наносили друг другу визиты.
— Кой черт, Марин! Мы с тобой бог весть с каких пор не виделись. Мог бы и ты зайти ко мне.
— Вот захвачу Сонсонела и вместе зайдем, не беспокойся.
Чтобы скоротать время, играли в «мельничку». Жандармы переходили из цеха в цех и проверяли людей.
— Пусть каждый идет в свой цех! — кричал сержант, которого бесило спокойствие шутивших и развлекавшихся рабочих.
— За работу принимаемся? — совершенно серьезно спрашивал Сонсонел, давая понять, что он только этого и ждет.
Сержант, знавший, что никто по-настоящему не хочет работать, оттолкнул Сонсонела.
— Ужо доиграетесь!
На всем заводе царила тишина. Обычно шумный, суетливый, он теперь отдыхал. Заводской двор казался местом, на котором люди собирались, как во время прогулки, поболтать, поразвлечься.
Люди знали, что немцы бесятся от злобы, и не скрывали своей радости по поводу случившегося.
— Пойдем, а то на солнце слишком жарко… Отойдем в тень…
— Сонсонел, ты должен дать мне отыграться…
— Да, когда ты отыгрываться собираешься?
— Как это — когда? Завтра, завтра на работе.
— Да разве же котел не ремонтируют?
— Ремонтируют его, черта с два!
В полдень, как и в другие часы дня, гудка с «Вулкана» уже не слышали.
— Ждем, чтобы «Базальт» прогудел. Он нам напомнит, что мы проголодались. Знает «Базальт», что да как с нами происходит.
Гудок «Вулкана» не раздавался, как всегда. И люди знали, почему не гудит «Вулкан», знали и радовались тому, что случилось.
ГЛАВА XX
Вицу преследовала полиция, поэтому ему было велено покинуть завод. А Рэдица, в свою очередь, покинула свою мастерскую и теперь искала другую квартиру.
Связь Тринадцатитысячника сказала ему явиться на одну из улиц района Тей, к товарищу Думитреску. Ему неоткуда было знать, что товарищ Думитреску и дядя Вицу одно и то же лицо.
— Ты еще водить машину умеешь? Не забыл? — спросил дядя Вицу, забавляясь удивлением парня, который не ожидал встретить его здесь.
— Не забыл!
— Надеюсь, никто не видел, что ты вошел сюда?
— Никто.
— Нам нужен грузовик.
— Будет, — спокойно ответил Тринадцатитысясячник.
Дяде Вицу нравились люди, не удивляющиеся при получении задания, считающие, что любое задание, даже и самое трудное, можно выполнить, Его порадовало, что Тринадцатитысячник не открыл широко глаза и не спросил: «Откуда мне взять грузовик?» Вицу больше всего раздражали остроты на эту тему. «Грузовик, да что, разве у меня завод грузовиков?» Тринадцатитысячник был не из таких.
— Выведи его под каким-нибудь предлогом ночью с заводского двора… А утром опять отведи в гараж, чтобы не вызвать подозрений…
— Сделаю…
С уверенностью отвечая на все эти вопросы, Тринадцатитысячник ломал себе в то же время голову в поисках наилучшего решения, но отвечал незамедлительно, зная, что — независимо от решений, которые он найдет позже, — ответ был один.
— Как закончим свое дело, вернешься на завод и будешь работать дальше…
— Куда мы едем? — спросил Тринадцатитысячник.
— Завтра узнаешь, — ответил дядя Вицу, огорченный тем, что не может посвятить его во все подробности. Скажи он теперь: «за оружием», Тринадцатитысячник сейчас же посветлел бы лицом от радости.
Но Тринадцатитысячник не настаивал и не упрекал Вицу за то, что тот ему больше не говорит: придет срок — и он все узнает.