Он напряг все свои силы и отогнал и аромат цветущей липы, который любил больше всего.
— Пошли вы все к черту!..
…Он устал, но это была приятная усталость, подобная той, которую он испытывал, возвращаясь ночью после распространения листовок.
— Рэдица… иди полей мне помыться…
Он протянул руки, и Рэдица полила ему.
Оружие было там, где оно должно было быть. Красная Армия близка. Коммунисты поднимут народ на борьбу.
Это самое важное.
Он вынул портсигар и закурил.
— Это самое важное, — повторил еще раз Вицу, глубоко затягиваясь воображаемой папиросой.
…А жаль тебя, Вицу, ей-богу, жаль, что ты умираешь! Гитлер еще жив, а ты умираешь. Нет в этом мире ни капли порядка. Жаль тебя, Вицу, хороший ты был человек и еще не старый, а умираешь теперь, именно теперь, когда у тебя было бы столько дел…
— Хорошая у тебя смерть, Вицу…
По сравнению с бессмысленной смертью или с попусту истраченной жизнью, его теперешняя кончина, столь близкая и неизбежная, казалась ему выражением самой жизни и к тому же жизни кипучей, с оживленными улицами и многими, многими людьми, с солнцем, веселыми песнями и огнями бала.
Убеждение в том, что он умирает не бессмысленно, что он был коммунистом и раздобыл оружие, что люди любили его, породило в его душе такое же ощущение свободы и радости, как если бы его известили о том, что его больше не расстреляют.
Дверь одиночки открылась.
Он вышел на улицу.
Вскочил на ходу в трамвай. Любопытно было посмотреть, что скажет Рэдица и Цуцуляска, увидя, что он открывает дверь… Еще, пожалуй, не поверят, подумают, что им это примерещилось…
Небо было синее-синее…
Расстрел коммуниста Вицу прошел точно так, как он представлял себе за несколько часов до этого.
ГЛАВА XXIV
Цуцуляска взгромоздилась на забор — посмотреть, вернулась ли соседка с рынка. Добрица чистила горох. Бросала горошины в таз и забавлялась, слыша, как они стучат. Подле нее, в корытце, спокойно лежала маленькая Нелуца.
— Коана Добрица!
Добрица прервала свое занятие, чтобы покачать Нелуцу, не слыша зова соседки.
Цуцуляска снова позвала ее, на этот раз потише. Она была рада, что женщина не услышала ее с первого раза, и надеялась, что не услышит и теперь.
— Коана Добрица!
Цуцуляска крикнула громче, чем ей бы хотелось. Когда Добрица подняла глаза и увидела ее на заборе, Цуцуляска испугалась так, будто она пряталась от Добрицы, а та ее теперь нашла. Она уже жалела, что окликнула Добрицу.
— Ах это ты, ты… — рассмеялась Добрица.
— Да, это я, — призналась женщина, как человек, отдающий себе отчет, что больше прятаться нет смысла. — Это я… Ты что делаешь?
— Не видишь? Горох чищу… А ты на рынке не была? Съездила бы на Ронд… Там дешевле всего.
— Не была… У меня со вчерашнего дня еда осталась… Я больше не готовлю каждый день, — с гордостью ответила Цуцуляска. — Мелкий горошек-то… — довольно констатировала Цуцуляска, раскрывая стручок. Горох ей не нравился, но она восхищалась, чтобы доставить удовольствие Добрице. Подкинув горошинки на ладони, она бросила их в таз.
— Вот и горох скоро перезреет… — уныло сказала Добрица, найдя перезревший стручок и показывая его Цуцуляске.
Та в свою очередь посмотрела на стручок и согласилась с Добрицей.
— Не беда, уже арбузы вышли…
— Горох был дешевый… И сытный… еще день, другой — и не будет его.
— Арбузы вышли… — еще раз повторила Цуцуляска, чтобы утешить ее.
— Да что мне с арбузов, — пренебрежительно сказала Добрица. — Из арбузов похлебку не сваришь. Горох сам по себе еда, а арбуз только так, на сладкое… Право не знаю, что мы зимой есть будем, если еще война не кончится. Видала, почем лук?
— Я на рынке не была…
— А я была, — испуганно сказала женщина. — Была и видела, сколько запрашивают за пучок лука… Не знаю, что зимой есть будем.
— Мир заключат, — шепотом проговорила Цуцуляска, стыдясь, что сообщает это именно Добрице.
— А правда, что заключат? — каким-то злым голосом спросила Добрица.
— Так люди говорят. Опостылела она всем, война эта…
— А если заключат мир, мужики вернутся с фронта? — спросила Добрица все тем же голосом, полным горечи и злобы.
— Распустят их по домам… — шепотом ответила Цуцуляска, как бы желая сказать Добрице, что это не великое дело.
— А мертвых не распустят, — сказала Добрица и разрыдалась. — Мертвые в земле гниют… Что, разве не так, Цуцуляска?
Соседка призадумалась. Судя по выражению ее лица, можно было подумать, что она сомневается в том, что мертвые гниют в земле. Казалось, она размышляет, задает какие-то вопросы, с кем-то советуется.