Она не могла поверить, что мертвые гниют в земле. Это слишком огорчило бы Добрицу. А Добрица была порядочная женщина, дала ей взаймы мерку кукурузной муки, разрешала брать воду из ее колодца и ничего взамен не просила.
Гудок «Базальта» возвестил о конце утренней смены.
— Мой-то с работы домой не вернется… — констатировала женщина и снова заплакала.
— Не плачь, другие услышат, — сказала Цуцуляска, видя, что как раз тогда проходили по улице мадам Вестемяну и Амброзел. — А не можешь не плакать — иди в дом…
— Муж коаны Мариоары вернется, — озлобленно заметила женщина, как бы не слыша упрека соседки. Казалось, она говорит не с Цуцуляской, а сама с собой. — Вот как прогудит «Базальт» к четырем, он сейчас же и появляется. И портнихин, Ветуцын, возвращается, — продолжала Добрица, досадуя на всех женщин, у которых мужья были живы. — Я его всегда вижу, как он с судками в руках домой идет. Скинет рубаху, а она несет ему воды помыться… Грязный ведь он после работы. И Вестемяну возвращается…
— Ну, чего ты про этого вспомнила? Этот возвращается из налогового управления, — презрительно ответила Цуцуляска, как бы не признавая по этой причине, что господин Вестемяну на самом деле возвращается домой.
— Муж коаны Веты тоже возвращается, хотя она уже и пожилая женщина… Как только прогудит «Базальт» — к четырем, он сейчас же домой… Как это он так быстро приходит? — сердилась Добрица. Все больше и больше ожесточаясь, она мучительно старалась представить себе, что делают все эти мужья, чтобы так быстро вернуться домой. Того и гляди, трамваем едут? Не зайдут пропустить стаканчик, не опаздывают, а прямо домой идут, — продолжала Добрица тем же озлобленным голосом. В этой поспешности, с которой мужчины возвращались домой, она усматривала как бы издевательство над собой, молодой вдовой с грудным ребенком на руках.
Она посмотрела на Цуцуляску и вдруг остолбенела, сделав новое открытие. Казалось, соседка смертельно обидела ее чем-то, в чем она лишь теперь отдавала себе отчет.
— И твой тоже с работы домой возвращается.
Цуцуляска вздрогнула, как от пощечины. Попыталась защититься.
— Да как мой-то возвращается… Какие вензеля ногами выписывает.
Но пренебрежение, с которым Цуцуляска говорила о возвращении мужа домой, не только не умиротворило, а напротив еще больше ожесточило Добрицу.
— Возвращается, — с упором на каждый слог сказала она, давая понять соседке, что все ее попытки скрыть истину обречены на провал. — Возвращается… Ты что думаешь, я слепая, не вижу? Ушей не имею, чтобы слышать? Не вижу, когда он хмельным домой возвращается? Не слышу, как трясет калитку и кричит: «Цуцуляска, а ну, Цуцуляска, отвори, а не то убью… Ах ты, чертова баба, тудыть тебя… Отвори, а не то искалечу…»
— Пьет, как свинья… Пьет и Сонсонел и другие люди, но только у себя дома, вместе с женами, а он в кабаке напивается…
— И пусть себе напивается, — выступила в его защиту Добрица. — Раз он мужчина, так и должен пить… А ты его не черни, потому как он твой законный муж. Мало ли что в семье случается… другие и дерутся и мирятся. Будто мой меня не бивал?! — с тоской и гордостью вспомнила Добрица. — Много я от него побоев приняла, — все так же печально и так же гордо добавила она.
И невольно улыбнулась воспоминаниям.
— Помню, было дело на масленице… Не знаю уж, что я ему такое сказала, что не так сделала или что ему почудилось… Может, щи пересолила… Здорово он тогда меня поколотил. Я тогда, Цуцуляска, вся в синяках была… Дня три в постели провалялась, целую неделю из дому не выходила.
Теперь, по истечении времени, когда уже мужа подле нее не было, Добрица с умилением и гордостью вспоминала о принятых от него побоях.
— Тяжелая у него рука была. Как влепит раз, так на месте и останешься. Помнишь, как он прибил Сонсонела?
— На крестинах-то?
— Здорово наклюкался тогда муженек… Как хватит Сонсонела — так и повалил его в канаву, вверх ногами, а шляпа у него в сторону полетела…
Женщина даже развеселилась, вспоминая, как ее муж побил Сонсонела.
— Сонсонел кричал: «На помощь, Вицу, убивают!.. Жена, неси нож! Нож тащи!..»
— Тащи нож… Это он только так… Не по Сонсонелу поножовщина…
— Нелуцу я от него родила… Когда он на десять дней на побывку приезжал, тогда и понесла, — все тем же печальным голосом, в котором слышались нотки гордости, проговорила женщина.
Цуцуляска открыла лицо девочки, полюбовалась, потом снова прикрыла ее и поплевала от сглазу.