— Впереди, — коротко прошептал рыцарь, когда огоньки уперлись в стену. Я скорее почувствовала, чем увидела, что это было за препятствие. Я разослала огоньки в разные стороны и сглотнула, разглядев ступенчатую башню.
В основании она была не меньше, чем башня Шеркела. Пятьдесят на пятьдесят саженей поднимались почти отвесно вверх и заканчивались ступенью, от которой поднималась новая, меньшая секция. Вершина скрывалась в толще земли. Вдоль стен башни шли лестницы. Часть была монументальными и основательными пандусами, облицованными глазурованными кирпичами. Одна была простой и даже грубой, и представляла собой деревянную лестницу, подпёртую тяжелыми деревянными лесами. Я завороженно смотрела на это зрелище. Огоньки отдалились от меня, пытаясь высветить всё сооружение, и один за другим гасли. Я же стояла, пораженная открывшимся зрелищем.
Потом я сообразила, что вижу потолок пещены.
— Башня светится, — озвучила я очевидное. Башня действительно светилась, а ещё на второй ступени постоянно что-то вспыхивало.
— Наверх? — Ферах проверил свой пистолет.
— Сколько у тебя патронов?
— Обычный магазин, девять. И два в карманах.
— Не стреляй в Каму, а?
— Не буду.
Мы погасили все фонари, кроме одного светлячка, освещающего нам путь, и побежали наверх по деревянным лесам.
Что такое гибернийцы на самом деле, никто не знал. Их города выглядели похожими на города Первых людей, из-за чего некоторые считали, что это были два родственных народа. Последнее время в Мейнде и Альдари, по слухам, учёным настоятельно советовали склоняться к мнению, что гибернийцы были отдельным народом, а Первые люди просто пришли на их руины и присвоили себе их достижения, сами ничего не достигнув.
Кто-то вообще считал их нелюдью и утверждал, что Первые Люди просто вырезали их под корень. Кто-то утверждал, что гибернийцы были богами, и мы им до сих пор поклоняемся. Кто-то верил, что в их времена земли были единым целым или вообще была всего одна земля. Кто-то верил, что тогда стояли великие башни богов, на которых восседали гибернийские волшебники и правили миром. От них остались города, дома, посуда, утварь, статуи и бронзовые колоссы. От них остались тысячи надписей и каменных плит, но ни одной целой книги, если они вообще когда-либо существовали.
Я видела гибернийскую колоссальную статую в Альдари. Скованная невидимыми нитями истуканша стояла, вцепившись стопами с птичьими пальцами в камень и вытянув руки вдоль боков. Грубо обозначенные мышцы из чёрной бронзы бугрились от вечного напряжения. Её широко распахнутые фаянсовые глаза смотрели в пустоту. Её мощное тело, торчащая чёрная грудь и затерянные под потолком безумные глаза пугали меня в детстве. Она стояла в храме Элени в Альдари и считалась изображением богини. Милосердная Мать выглядела устрашающей и даже злобной. Я плакала, когда мама подводила меня к ней, и потом ещё раз, когда мама ругала меня за неуважение.
Разумеется, древняя статуя не изображала Милостивую Мать. Семь лет назад гибернийские знаки наконец-то расшифровали и узнали, что альдарская Элени, мейндский Колос и Стражи Калибан изображали цариц и царей гибернийцев. Говорили, что гибернийцы вообще не знали богов, а вместо них почитали своих владык. Говорили, что эти владыки убили гибернийских богов и, когда пришли Первые Люди, не смогли ничего противопоставить воле Амазды.
Говорили, что гибернийцы были детьми Амана, и Амазда отвернулся от них, а кто зайдёт в границы их чёрных городов, будет навеки проклят в глазах Великого Мудрого. Как сестра Тиары, могу сказать, что это полная чушь, и мои имперские коллеги могут идти в задницу Амана с такими проповедями.
Мы с Фером поднимались по лесам. Их поставили на совесть, так, что они даже не шатались под весом спешащего рыцаря.
До нас доносились крики и шум. Всполохи синего и белого сменялись неровным мерцанием стен башни. Я на мгновение прикрыла глаза и увидела её всю, от земли до неба с гневной богиней на вершине. Её рогатый венец-полумесяц сиял, а я упала ниц.
— Ты чего? — Ферах поднял меня на руки. Я растерянно захлопала глазами.
Мы поднялись к последнему лестничному пролёту. Драка всё не прекращалась, но вспышки стали реже и не такими яркими. Мы осторожно выглянули на площадку.
Второй уровень башни опоясывала площадка шириной почти в полсотню шагов. Наверх поднимался ещё один пандус и ещё одни леса. Но эти леса были чем-то разрушены, а среди обломков, задрав ноги, лежал опутанный верёвками бронзовый колосс. От падения его голова накренилась, а половина резкого и грубого лица смялась. Однако я её узнала. Это была рогатая богиня из моего видения. Она гневно смотрела единственным целым глазом прямо на меня. Обе её руки были прижаты к телу, а кисти подняты к лицу. В одной руке она сжимала круг, другая была сложена в двупёрстном жесте. При падении статуи кисть отвалилась и теперь указательный и средний палец указывали прямо на нас.