До сих пор я видел тюльпаны желтые, красные, белые, даже оранжевые с оттенками, но сиреневых видеть не приходилось. Может, Генка сочиняет? Найти такие тюльпаны — это было бы здорово! Ведь были когда-то в Голландии черные тюльпаны! О них Дюма даже роман написал. Может быть, и сиреневые тюльпаны — не фантазия Генки. Вот только почему он не сделал донесения разведки о цветах? Наверно, как я об итальянцах, забыл.
— Я бы сам с тобой пошел, — все говорил Синицын, — но, понимаешь, некогда…
— Чем же это ты так занят?
— Да мы с отцом сарай ремонтируем. И потом надо скафандр доделать.
— Ты же говорил, что он у тебя настоящий?
— Такой же, как твоя будущая борода, — засмеялся нахально боцман.
— Опять обманул.
— Ну что ты, — стал серьезным Синицын. — Сам увидишь. Скафандр — первый класс. В нем даже на дно океана можно спускаться. Ну, пока, — заторопился Генка, — а то мы болтаем, а дело стоит.
Я даже удивился деловитости боцмана. И хотя мне было жалко расставаться, не узнав подробностей о скафандре, я проявил мужество, пожал Генкину руку и поспешил домой.
Утром, выпив кружку молока и попросив у бабушки кусок хлеба, я отправился за невиданными тюльпанами. Можно было позвать остальных, но тогда бы я выдал нашу тайну. Пошел один. Сначала было идти легко. Наверное, потому, что в животе у меня было почти пусто. За песчаной балкой, насколько хватало моего взгляда, раскинулась во все стороны степь. Я уже рассказывал, какая у нас красивая степь весной. Она такая красивая, что на нее можно смотреть целый день и не надоест!
Прямо за дорогой пестрели, плавно покачиваясь, будто приветствуя меня, умытые ночной прохладой цветы: желтые, алые, синие. В другое время я бы, конечно, не пошел дальше, но сегодня цветы показались мне даже не очень красивыми. «Пусть вас рвут девчонки», — снисходительно разрешил я и быстрее зашагал к четвертому лиману.
Наконец я добрался до вала, который в прошлом году нагребли бульдозеры для задержания вешних вод.
Поднялся на гребень, глянул и даже ахнул от удивления. До самого горизонта степь была залита водой. Раньше к этому времени вода уже вся стекала с полей и овраги. Какая здесь вырастет кукуруза! Вот бы Журавлев расщедрился и отдал это поле школьной бригаде! Мы бы собрали не по триста центнеров, а по тысяче с каждого гектара. Тысяча центнеров! Знаете, это сколько много! Одной корове хватило бы на десять лет.
Я уже представил, как мы собираем гигантский урожай, как вдруг почувствовал, что мои сандалии шлепают по грязи. «Что за ерунда? — подумал я, сбрасывая с подметок свинцовые комки земли. — Откуда здесь грязь, почему вода с обеих сторон вала?» Вдруг впереди меня земля куда-то провалилась. «Вода размывает насыпь, — догадался я. — Если она прорвет заграждение, — то убежит вся в овраг. Что делать?»
Оглянулся назад. Даже водонапорную башню не видно! Значит, ушел далеко. Бежать до четвертой тракторной бригады тоже не близко. А земля все проваливается и проваливается. И воды все больше за другим склоном вала. Я хватаю большой ком глины и бросаю в провал. Потом второй, третий… Горько-соленый пот щекочет ноздри, режет глаза, а я все собираю комки и кидаю. Растерянно оглядываюсь по сторонам. Ну хоть бы кто-нибудь показался, помог! А эти, тоже мне следопыты, не могли догадаться, куда я пошел. И боцман хорош. Я бы тоже мог сказать: мне нужно делать бороду и автомат. Не пойду же я завтра с жалкой обшарпанной деревяшкой, которую в прошлом году сколотил из трех палок и покрасил гуталином! От запаха гуталина бабушка чуть в обморок не упала. Непонятно, почему у меня вдруг катятся из глаз слезы. Плохо видно и яму, жадно глотающую комки земли, и раскисшую дорогу. «Один я ничего не сделаю, — решаюсь я наконец признать свое бессилие. — Надо бежать в четвертую бригаду. Там тракторы, лопаты… Но если за это время насыпь размоет, вся вода уйдет». Гляжу в который раз на ненавистную воду, на море воды и соображаю: «Нет, вся не успеет вытечь». Сбрасываю мокрые, грязные сандалии, пиджак и что осталось сил бегу к лесополосе — за ней тракторная бригада. Прошлогодние колючки и сухие былинки обжигают ноги. Но сейчас не до этого. Главное — успеть!
И вдруг вижу: вдали, по насыпи, мчится директорский зеленый газик, а за ним новенькая блестящая «Волга». Они идут из города. Шофер, наверно, не знает, что дамба размыта. Может случиться авария. Надо предупредить их! Я бегу наперерез машинам. Но они, как нарочно, летят стрелой, а я, кажется, ползу черепахой. Кричу: «Стойте!» Размахиваю руками, но из машины меня не видят. Я взбираюсь на гребень, успеваю поднять руки и слышу пронзительный скрежет тормозов, а вслед за ним — густой бас Дмитрия Петровича: