Это было здорово. Зачислить в экипаж «Авроры» настоящую, да еще знаменитую артистку!
— Ну конечно! — поспешно, решил я. — Приходите к нам в кают-компанию, мы вас торжественно примем.
— А почему у вас все торжественно? — снова сложила она губы бантиком. — Это ж скучно. А просто так, не торжественно, можно?
— Конечно. Но я хотел, чтоб лучше.
— Нет, мальчики, — убежденно сказала Дробитова, — так хуже, скучнее. А в вашу кают-компанию я непременно приду. — Она помахала нам букетом:
— До вечера, капитаны!
Пока мы разговаривали с Дробитовой, к нам вплотную подошла почти вся флотилия. Ребята, конечно, слышали наш разговор, потому что, как только артистка скрылась в клубе, сразу все загалдели. Авроровцы были в восторге от исхода встречи, а остальные возмущались и требовали зачислить Дробитову почетным контр-адмиралом флотилии.
— Ну-ка, старики, кончайте митинг! — приказал нам Полосатик. — Пора разгружать трюмы.
Мы побежали к грузовикам. Рабочие разрешили нам носить громоздкие ящики. На них с одной стороны были написаны слова: реквизит, костюмы, грим, бутафория, декорация, а с другой — «Мосфильм». «Белоручка».
Когда мы отнесли в зрительный, зал очередной ящик и присели отдохнуть, к нам подошли двое из приезжих. Один был очень высокий, плечистый, с мускулистыми руками атлета. Это был режиссер Копейкин. Он весело посмотрел на меня, как будто с чердака, и сказал, обращаясь к своему спутнику — совсем молодому бледнолицему человеку с вьющимся казачьим чубом:
— Согласись, Минуткин: это ж вылитый Семен.
Я удивился его проницательности. Только мне было непонятно, почему я не просто Семен, а вылитый.
— Ты в драмкружке участвуешь? — спросил Копейкин.
— Он больше в шахматном кружке, — ответил за меня Генка. — Я в драмкружке играл Робин Гуда, знаете такого знаменитого разбойника.
— А я шерифа играл в этой пьесе, ты забыл, — напомнил я Синицыну.
— Ладно, — оборвал нашу перепалку режиссер. — Я вас попробую на эпизоде. Приходите завтра.
Мы будем сниматься в кино! Усталости как не бывало. Миг — и мы снова у грузовика. Здесь вспотевший, раскрасневшийся Хомяков, как от пчел на пасеке, отбивался от наседавших мальчишек. Они тормошили его, требовали, просили, умоляли дать им работу. Генка с ходу начал помогать Константину Ивановичу. Тем, кто поменьше, он охотно, отпускал подзатыльники, ребятам постарше приказывал:
— А ну, салажата, не путайтесь под ногами. Отвалить на тридцать румбов вправо. Отдай концы!
Но если Хомякову ребята прощали непочтительное обращение, то Синицыну многие отвечали тем же. А Сережа Крымов даже пригрозил:
— Хоть ты и боцман, но мы тебя вздуем.
Генка надвинул козырек мичманки на глаза и вплотную подошел к Крымову.
— Желаешь на абордаж?
— Я тебя без абордажа вздую.
— Брось ты, Генка, задираться, — предупредил я, так как знал, что Сережа сильнее Синицына. Однажды в любительской схватке Генка уже лежал под ним. Боцман помнил этот случай не хуже меня. Ему, наверное, не хотелось, чтобы история повторилась, но, спасая свой престиж, он все-таки бросил:
— Скажи спасибо капитану, а то бы я переделал тебя так, что и родная мама не узнала бы.
— Ну, петухи, — прикрикнул на них Хомяков. — Нашли ринг. Лучше помогите аппаратуру быстрее разгрузить.
В это время с другого грузовика начали снимать блестящие черные прожекторы, тяжеленные треноги, скрученные кольцами кабели, гладкие и с рубчиками стекла-линзы… Тут уж всем нашлось дело. Осторожно переносили ящики с лампочками, толстые линзы.
Только к обеду были разгружены машины, и мы вместе с гостями поехали на пруд купаться.
После школы я еще раз спросил Хомякова, откуда меня знает режиссер Копейкин и что такое проба в эпизоде. Но Константин Иванович ободряюще похлопал меня по спине и пообещал:
— Завтра, старик.
Мы за бортом
День в киногруппе начинался так же рано, как в совхозной столовой. Когда мы с Генкой прибежали в клуб, там уже никого не было.
— Уехали в поле, — объяснила нам тетя Марфа.
Возле березовой рощи плотники устроили необыкновенный дом из двух стен и с половиной крыши, рядом они сооружали деревянную вышку, вроде той, что ставят бурильщики. Недалеко от дома рабочие укладывали шпалы и прибивали к ним рельсы узкоколейной дороги.
Хотя вся киногруппа была занята важными делами, Хомяков сразу заметил нас и попросил:
— Старики, поезжайте в бригаду, привезите оттуда соломы. И напомните бригадиру, чтобы он пригнал сюда трактор и этот агрегат, который сеет кукурузу.