Мы повернули головы к фиолетовому стеклу объектива камеры, которая была нацелена прямо на нас, как пушка.
— Заметили человека, — подсказал Копейкин.
Мы дернулись с Генкой и, как на репетиции, вытаращили глаза.
— Стоп! Недурно. Но не вижу в твоих глазах отражения внутреннего состояния. Я уже тебе говорил.
И снова начал объяснять, что мы пограничники, лежим в дозоре, заметили нарушителя…
— Попробуем еще раз.
И все началось сначала.
— Смотрите на него. Особенно ты, Сеня. Сейчас будем делать крупный план.
— Но его же нет, — возразил я.
— Вот он, — ткнул пальцем в объектив кинокамеры оператор. — Смотрите прямо сюда.
И все началось сначала.
— Стоп! — услышал я раздраженный голос режиссера. — Кто тебя просил моргать?
— Да я только один раз.
— Не смей ни одного раза, — приказал Копейкин. — Вытрите с него пот и подведите губы, они у него совершенно белые.
Указание режиссера было выполнено, и все еще раз началось сначала.
И когда все это мне уже надоело, и страшно ломило шею, и болели глаза от немигания, Копейкин бодро хлопнул в ладоши и объявил:
— Стоп. Кажется, это то, что требовалось.
— Пожалуй, Франк Маркович, — согласился оператор, снимая клетчатую ковбойку.
— Все свободны, — сказал Копейкин и подозвал нас к себе: — Устали? Ничего, ребятки, искусство требует жертв. Константин Иванович, где у вас шоколад? Угостите артистов.
Он сказал, что продолжит снимать эпизод завтра, а сейчас ему надо идти к трактору.
Во время наших съемок из бригады пригнали трактор и сеялку. Из кабины выпрыгнул озабоченный Прыщ. Увидев его, мы с Генкой так и ахнули. А Прыщ, поздоровавшись с Копейкиным за руку, спросил:
— Платить как будете, аккордно или по часам?
— Сначала вы мне объясните: почему три километра ехали три часа, а затем будете вести речь об оплате.
— Да разве ж это машина? — как всегда брезгливо заговорил Прыщ. — Гроб.
— Но как же мы будем снимать фильм? — озадаченно оглядел трактор режиссер.
Прыщ ехидно ухмыльнулся и сказал:
— Вам же для видимости. Вы — кино.
— Что значит «для видимости»? Сеять-то мы должны по-настоящему. Журавлев обещал выделить лучшего механизатора. А если у вас не машина, а гроб, то какие же трактора вообще в совхозе?
— Известно, какие, — философствовал Прыщ, — день пашут, два стоят. Одно слово — бесхозяйственность. У них все так.
Я смотрел всю эту сцену, слушал брюзжание Прыща и краснел за Дмитрия Петровича. Как он мог прислать такой ДТ и такого тракториста? Мне хотелось тут же рассказать артистам, что это неправда, что у нас трактора замечательные, и люди не такие противные, как этот, но меня сдерживала боязнь подвести Журавлева. Надо побежать в поселок, разыскать его и выяснить, неужели Дмитрий Петрович прислал Прыща?
Насмешливый Генкин голос перебил мои мысли:
— Он лучший тракторист? Ой, держите меня, а то я упаду.
— Не хулигань, Генка, — строго предупредил его Хомяков.
Тут уж и я не стерпел:
— Да он же все врет! Это только у него такой плохой трактор. Потому что он лодырь…
Наверное, мыс Генкой были очень страшными, потому что даже с круглого самодовольного лица Прыща исчезла ехидная улыбочка.
— А ну повтори, сопляк… — двинулся ко мне Прыщ.
— Лодырь и хапуга, — подтвердил Генка.
Тракторист по-волчьи повернулся к нему.
— А что, неправда? — горячился я. — Вас недавно судили за то, что вы тунеядец.
— Безобразие! — возмутился Копейкин. — Кого вы мне подсовываете? — спросил он у Хомякова. — Мы бы его на весь Союз как лучшего. Да над нами куры бы смеялись! А вы заводите свой гроб и с глаз моих долой!
— А вы не очень-то, — снова с нахальной улыбкой заговорил Прыщ. — Меня бригадир прислал.
— Бригадир! — разъярился Копейкин. — Вот я сейчас поеду к Журавлеву, он ему всыплет.
Режиссер метровыми шагами направился к «Волге», мы побежали за ним и попросили:
— Возьмите нас, а то нам скоро в школу.
Подъезжая к конторе, Копейкин вдруг повернулся к нам и сказал:
— Завтра на съемках чтоб глядели на шпиона вот так, как на этого типа!
— И вот еще что, передайте своему адмиралу: пусть продвинет «Аврору» на сто километров.
— За что? — удивились мы.
— За одно хорошее пионерское дело, — улыбнулся режиссер, высаживая нас из машины.
Маша Дробитова сдержала слово — пришла в школу. Мы показали ей карту, знамя дружины с медалью, рассказали про адмирала и про поход в Братск. А она слушала нас, как-то грустно улыбалась и все повторяла: