— Как подпишем?
— Пусть подпишет Генка, — совсем не дипломатично сказал Дипломат.
— Почему? — загудели ребята. И Вовка объяснил, что Синицын, по его глубокому убеждению, является самым лучшим боцманом, и он проявил больше всех находчивости в поисках железного клада. Все согласились с Грачевым, а Генка, растерянный и взъерошенный, приложил руку к сердцу и на полном серьезе сказал:
— Спасибо, ребята.
Затем он обмакнул перо, провел им сначала по разостланной газете и только после этого поставил свою подпись внизу.
Когда я протянул тете Рае нашу телеграмму, в зале наступила тишина. Телеграфистка бойко пробежала строчки, потом взяла в руку карандаш и начала водить им по буквам, шепча:
— Раз, два, три… восемь, девять…
— Сорок восемь копеек, — объявила она и начала выписывать квитанцию, а мы, переглядываясь, невольно начали снова обшаривать свои карманы. Но копейки, несчастной копейки ни у кого так и не нашлось.
Кто-то подтолкнул меня сзади, и я просунул голову в окошечко.
— Тетя Рая, — стараясь не отвлекать телеграфистку, шепотом произнес я. — Мы только хотим вам сказать…
— Громче, — потребовали за спиной.
— Тетя Рая, — уже громче заговорил я. И когда она подняла голову, добавил: — Мы хотели сказать…
— Что-нибудь еще забыли?
— Понимаете, — оттеснил меня от окошечка Генка, — копейку… потеряли.
— Точнее — не нашли, — поправил его Грачев. — Но завтра…
И тут мы все хором продолжили:
— Принесем! Честное пионерское.
Тетя Рая улыбнулась, поставила штемпель на квитанции и протянула ее нам.
Теперь нас волновало, когда телеграмма уйдет из совхоза. Дежурная улыбнулась и сняла трубку.
— Алло, седьмая… седьмая… Валя? Валюша, прими срочно одну телеграмму… Да не срочную, а срочно… На срочную у них денег не хватает, но телеграмма очень срочная… Ну, какие шутки. Послушай сама.
И тетя Рая начала читать по слогам:
— «Братск Гидрострой товарищу Наймушину Завтра прибываем Доставляем первую пионерскую опору Поручению флотилии боцман «Авроры» Синицын»… Да он не один. Тут у меня вся флотилия стоит… Хорошо, передам, — она ободряюще подмигнула нам:
— Слышите, Валя просит сказать вам, что телеграмма пойдет немедленно.
— Спасибо!
— Благодарят тебя, — сообщила она далекой седьмой. — Ну, будь здорова.
Вечером мы сидим с боцманом на лавке у нашего дома и глядим на небо. Оно уже темное. Медными начищенными копейками блестят на нем мигающие звезды. А ведь они светят сейчас не только над нами, но и над Братском. Там еще ярче, потому что над тайгой глубокая ночь и небо темнее. Мне кажется, что звезды сегодня не просто так перемигиваются, а как телеграфисты или сигнальщики, передают друг другу слова нашей телеграммы.
— А здорово, Генка, — говорю я, обнимая худые плечи друга. — Завтра мы последний день в школе.
— И начинаются долгожданные каникулы, — переплетается его рука с моей.
— Завтра вечером мы будем уже шестиклассниками.
— Прибудем в Братск и спишемся на берег.
— Завтра я сделаю последнюю запись в вахтенном журнале.
— А я подам команду: свистать всех наверх. Последнюю…
И нам немного грустно оттого, что кончается наше путешествие, экипажи сходят на берег, флотилия распадается. А может, не распадется, встанет на якоря до будущего года? Мы же непременно отправимся в следующем году в новое путешествие. Можно на далекую Кубу, на Южный полюс или еще дальше, в совсем неизведанный, загадочный мир холодных планет.
Мы сидим, прижавшись друг к другу, и я рассказываю Генке о своей мечте.
Синицын слушает меня, задумчиво смотрит на редкие облака и с надеждой спрашивает:
— Значит, завтра не будет ничего последнего?
— Будет, Генка. Но будет и что-то первое.
Он снова думает и убежденно замечает:
— И так будет каждый день. Что-то последнее и что-то первое. Верно? — широко улыбается он собственной сообразительности.