Эллери Квин
«Застеклённая деревня»
Глава 1
— Возьмем, к примеру, убийство, — сказал верховный судья Луис Шинн, откладывая книгу, которую его гость оставил на крыльце. — В Новой Англии убийство не такое простое дело, как воображаете вы, ньюйоркцы, или чужаки вроде вас. Ни один янки из глубинки не стал бы вести себя так, как этот преступник.
— К вашему сведению, — заметил Джонни, — парень, который это написал, родился в двадцати восьми милях отсюда.
— Ты имеешь в виду — в Кадбери! — фыркнул судья Шинн, словно не просидел в тамошнем судейском кресле тридцать два года. — К тому же этого не может быть. Я бы его знал.
— Он уехал оттуда в нежном возрасте одиннадцати лет.
— Что, полагаю, делает его авторитетом! Тем более, что это не опровергает мой тезис. — Судья откинулся назад и ловко бросил книгу на колени гостя. — Жители Кадбери столь же невежественны в области того, что собой представляет подлинная Новая Англия, как это тип. Или как ты, если на то пошло.
Джонни усмехнулся, сидя в тростниковом кресле-качалке. Раннее июльское солнце разгладило морщинки вокруг его глаз, как и пообещал ему судья, а завтрак, приготовленный Милли Пэнгмен и состоящий в основном из вчерашнего улова в Лягушачьем пруду, произвел ту же работу с его желудком. Он закинул ноги на перила крыльца, отчего прогнувшиеся половицы жалобно заскрипели.
— Кадбери, — продолжал судья, — действительно находится в двадцати восьми милях к северо-востоку от Шинн-Корнерс, но только по прямой — так туда могут добраться разве что те надоедливые вороны, которые кружат над полем Мерта Избела, — а от подлинно пуританского[1] духа его отделяют добрые десять тысяч миль. Чего можно ожидать от центра округа? Это практически столица. Сидя в Кадбери, о глубинке ничего не узнаешь толком.
За неделю, которую Джонни провел в Кадбери, ожидая, пока судья покончит с делами, назначенными к рассмотрению, он не раз слышал, как о Шинн-Корнерс отзывались с ухмылками, как о водевильной шутке. Судья объяснил, что таким образом Кадбери утверждает свое культурное превосходство. Джонни понял причину в среду вечером. Они выехали из Кадбери на юго-запад по ухабистой дороге, сначала тянувшейся мимо плоских табачных плантаций, а потом среди невысоких холмов, поросших кустарником. Сидевший за рулем старого «паккарда» судьи паренек по имени Рассел Бейли то и дело плевал в окошко — по мнению Джонни, это было не слишком тактично, но судья Шинн, казалось, ничего не замечал или просто привык к этому. Во время судебной сессии судья Шинн жил в Кадбери, в пансионе Бесси Брукс, рядом с кварталом, облюбованным юристами, и в сотне ярдов от здания окружного суда. Но иногда Расе Бейли отвозил его на уик-энды в Шинн-Корнерс, где Милли Пэнгмен открывала старый дом, проветривала постели, смахивала пыль с древней мебели и готовила еду, как будто ферма Пэнгменов по другую сторону дороги не имела к ней никакого отношения. Возможно, думал Джонни, это как-то связано с тем, что улица, которую Милли приходилось переходить, чтобы попасть в дом судьи, называлась Шинн-роуд. Не говоря уже о том, что то же имя носила бесплатная школа, которую окончили старшие дети Милли, Мерритт и Эдди, и которую с осени должна была посещать маленькая Дебора. Поистине фамилия Шинн была влиятельной фамилией в Шинн-Корнерс.
В двадцати милях от Кадбери кустарник на холмах сменился деревьями, после чего дорога спустилась в болотистую низменность. Возле указателя «25 миль» они обогнули пруд, потом внезапно поднялись на холм, именуемый Священным, и увидели лежащую в долине Шинн-Корнерс. В сумерках все выглядело убогим — неухоженная земля, высохшее русло, где, по словам судьи, ранее текла полноводная река, дома, некогда бывшие белыми. Когда Расе Бейли высадил их в центре деревни на неподстриженной лужайке дома Шинна и повернул «паккард» назад в Кадбери, чтобы оставить его в гараже Илайеса Уэрли на неделю их пребывания в деревне, Джонни почувствовал уныние. Все действительно отличалось от Кадбери. Впрочем, Кадбери был достаточно плох — последнее место в мире, где можно рассчитывать найти ответ на что бы то ни было.
Джонни улыбнулся про себя. Значит, еще не все потеряно.
— Вы упомянули убийство, — сказал он. — Полагаю, у вас наготове внушительный список здешних преступлений такого рода?
— Тут ты припер меня к стенке, — признал старик. — У нас было одно громкое дело в 1739 году — семнадцатилетняя девушка убила своего новорожденного младенца, которого родила от дьякона, служившего в церкви в северном углу, где твой отец был крещен и обвенчан и откуда его проводили на кладбище. Потом был один труп во время Гражданской войны в результате ссоры между аболиционистом[2] и демократом-волландигемцем.[3] И еще одно убийство произошло всего лет пятнадцать тому назад… Полагаю, три убийства за двести пятьдесят лет — не слишком впечатляющая статистика. За что, кстати, следует благодарить Бога — надеюсь, Он продолжит удерживать руку Каина ad finem.[4] — Судья посмотрел на панораму залитой солнцем деревни. — Так о чем я говорил?
— О сложности убийства в новоанглийской глубинке, — напомнил Джонни.
— Ах да. Ты должен понять, что пуританский дух давит на нас, как газы на больной живот. Как бы нас ни помешивали чужими ложками — из Нью-Йорка или даже из Кадбери, — мы все равно не превратимся в водянистый суп. Шинн-Корнерс застеклена, как теплица. Мы варимся в собственном соку, и только если держать нос против ветра, можно почуять наш запах.
— Только не мой, — вздохнул Джонни.
— А кто говорит о тебе? — осведомился судья. — Ты так же далек от Шинн-Корнерс, как азиатская холера. Не позволяй твоей фамилии вводить тебя в заблуждение, мой мальчик. Ты невежда, и это исторический факт. Позволь рассказать тебе кое-что о пуританской натуре, которую из тебя вытравили. Пуританская натура сводится к одному — замкнутости. Не лезь в мои дела, сосед, и я не буду лезть в твои. Конечно, если и пока не возникает угроза всей общине. Тогда начинаются противоречия.
— Убийство, — напомнил нью-йоркский родственник.
— Я к этому подхожу, — отозвался судья Шинн. — Для здешних жителей убийство — больше чем преступление. С молоком матери мы впитали, что убийство запрещено Библией. Но мы также воспитаны на священных правах личности. Убивать нельзя, но, когда нам наступают на личную любимую мозоль, появляется большое желание нарушить эту заповедь. Поскольку убийство разрушает самое драгоценное достояние человека, мы разрываемся на части, как Ребекка Хемас, пытающаяся выбрать между талией и лишней порцией картошки с подливой. Однако это делает нас уверенными в одном: убийство должно быть наказано, и притом быстро. Пуританское правосудие не терпит отлагательств. Возьмем дело, которое я упомянул минуту назад: убийство, происшедшее перед войной — не корейской, а большой.
— Войны — странная штука, — заметил Джонни. — Я был на обеих и не видел особой разницы в масштабах. Самой большой кажется та, в которой участвуешь сам.
— Очевидно, — согласился судья. — Так вот, в те дни брат Хьюберта Хемаса, Лейбан, работал на ферме Хьюберта. Лейбан был туповат и неразговорчив, но никогда не пропускал деревенских собраний и всегда голосовал как надо.
Хемасы наняли работника, Джо Гондзоли, кузена Паскуале Гондзоли из Кадбери. Джо подрабатывал у фермеров, не имеющих современного оборудования. На ферме в Италии, говорил Джо на своем ломаном английском, если вам нужны новый серп или новая рукоятка для мотыги, вы просто делаете их сами. У него были курчавые волосы, черные глаза, а для девушек всегда находилась шутка или ария из итальянской оперы.
Джо и Лейб не поладили с самого начала. Лейб жаловался, что не понимает английского Джо, а Джо подшучивал над его медлительностью. К тому же, насколько я понимаю, Лейбу не нравилось, что Джо работает лучше и быстрее его. Между ними происходило нечто вроде состязания, и Хьюб Хемас не возражал. В то время его ферма процветала.
1
Пуритане — общее название последователей кальвинизма в Англии в XVI–XVII вв. Первые английские поселенцы в Северной Америке были пуританами. (Здесь и далее примеч. пер.) истине фамилия Шинн была влиятельной фамилией в Шинн-Корнерс.
3
Волландигем, Клемент Лэрд (1820–1871) — американский политик, один из лидеров демократической партии, во время Гражданской войны, в отличие от республиканской партии, выступавшей против отмены рабства.