— Она была мертва три часа до «после пяти» или до «около половины шестого»?
— На это я не могу ответить, — сердито произнес доктор Кушмен. — Очень трудно назвать точное время смерти. Приходится учитывать множество факторов — температуру тела и помещения, трупное окоченение, посинение, было ли тело передвинуто и так далее. В любом случае, невозможно определить время с точностью до минуты. Как правило, вам везет, если вы определяете его в пределах часа.
— Значит, если другие факты указывают, что смерть наступила, скажем, в тринадцать минут третьего, это соответствует вашему определению времени смерти?
— Да!
— Доктор Кушмен, в результате вашего обследования у вас сформировалось какое-нибудь мнение насчет сравнительного местоположения покойной и ее убийцы во время преступления?
Врач недоуменно заморгал.
— Прошу прощения?
— Вы бы сказали, — пояснил судья Уэбстер, — что удары были нанесены, когда миссис Эдамс находилась лицом к убийце, или боком, или же спиной?
— Ах вот вы о чем! Конечно, лицом.
— Это факт? Все удары были фронтальными?
— Да.
— Значит, убийца не мог подкрасться к ней сзади?
Феррис Эдамс вскочил на ноги с криком, что вопрос не находится в компетенции свидетеля и что так нельзя вести перекрестный допрос. Энди Уэбстер отбивался с не меньшей энергией. Судья Шинн позволил им вдоволь накричаться, потом отклонил протест и велел свидетелю отвечать.
— Подкрасться сзади? — Доктор Кушмен пожал плечами. — Почему бы и нет? Но в таком случае она услышала его и успела повернуться, чтобы получить удары спереди.
Феррис Эдамс злорадно усмехнулся Энди Уэбстеру, а Энди изобразил досаду. Он уже собирался сесть, когда Джонни поднялся со складного стула и спросил:
— Ваша честь, могу я сказать кое-что защитнику?
— Конечно, мистер Шинн, — весело отозвался судья Шинн.
Джонни подошел к Энди Уэбстеру и начал что-то ему шептать. Присяжные тоже сердито перешептывались. Ребекка Хемас достаточно громко произнесла замечание о «назойливых посторонних».
Старик кивнул, и Джонни вернулся на свое место.
— Доктор Кушмен, — снова заговорил судья Уэбстер, — вам известно, каким был рост покойной?
— Пять футов пять дюймов. Приличный рост для старой женщины…
— Вы бы сказали, что раны на голове Фанни Эдамс, находившейся на высоте пяти футов и пяти дюймов от пола, таковы, какие мог нанести мужчина ростом всего в пять футов семь дюймов?
— Протестую! — рявкнул Феррис Эдамс.
Снова началась перебранка, и судья Шинн снова велел свидетелю отвечать.
— Я не могу сформировать мнение на этот счет, — сказал доктор Кушмен, — не зная точно, в каком положении она находилась, когда ее ударили. Если ее голова была наклонена вперед, это все меняет.
— Тем не менее, если предположить, что покойная стояла прямо, не наклоняя голову, разве не правда, что…
— Протестую!
В конце концов судья аннулировал вопрос. Джонни казалось, что он выносит решения, более-менее руководствуясь выражением лиц присяжных. Пиг увлеченно строчил в своем блокноте.
Энди Уэбстер махнул рукой и сел, а Феррис Эдамс вскочил снова.
— Хотелось бы прояснить этот момент, доктор Кушмен. По-вашему, мужчина ростом пять футов семь дюймов мог нанести такие раны?
— Протестую! — завопил Энди Уэбстер.
— Протест отклоняется.
Джонни подумал, что это решение судьи Шинна имело мало общего с соблюдением процедуры или его планом как можно сильнее испортить протокол. Он просто хотел услышать ответ.
— Мог, если голова была в определенном положении, и не мог, если не была. — Доктор Кушмен посмотрел на старого Энди с нескрываемой враждебностью. — Не могу ответить. И вряд ли кто-нибудь бы мог.
После этого комфортского медика отпустили.
Следующим свидетелем, вызванным Феррисом Эдамсом, был сам пристав. Судья Шинн с серьезным видом поднялся, обошел вокруг своего кресла, поднял Библию и принял присягу, после чего вернулся на место.
— Вы обнаружили тело Фанни Эдамс, констебль Хэкетт?
— Да.
— Расскажите нам, что произошло 5 июля во второй половине дня — как именно вы нашли тело, и что случилось потом.
Берни Хэкетт поведал, как в субботу в десять минут четвертого он отправился в дом тетушки Фанни поговорить с ней о плане страхования ее ценных картин, как он нашел кухонную дверь открытой и обнаружил мертвое тело Фанни Эдамс на полу ее студии рядом с кухней. Он опознал в вещественном доказательстве «А» кочергу, которую нашел возле тела.
Хэкетт сразу же позвонил судье Шинну, а как только положил трубку, ему позвонила Пру Пламмер, которая подслушала его разговор с судьей (мисс Пламмер сердито уставилась на него со «скамьи присяжных»), сообщить, что около без четверти два в заднюю дверь ее дома постучал бродяга и попросил поесть. Она отказала ему и видела, как он идет по Шинн-роуд, сворачивает к дому тетушки Фанни и направляется к ее кухонной двери. После этого Хэкетт позвонил доктору Кушмену в Комфорт, а потом прибежали судья Шинн и мистер Шинн…
— Когда вы впервые увидели тело, до прибытия судьи и мистера Шинна, — спросил Феррис Эдамс, — вы заметили часы-медальон, висящий на золотой цепочке вокруг шеи покойной?
— Заметил.
— В каком состоянии были часы?
— Камея спереди была разбита, и футляр открыт. Я подумал, что один из ударов не попал по голове, а пришелся по груди и разбил часы.
— Это те самые часы? — Эдамс протянул медальон Хэкетту.
— Да.
— Вещественное доказательство «Б», ваша честь… Какое время показывали часы, когда вы впервые их увидели?
— То же, что и сейчас. Тринадцать минут третьего.
— Они были не только разбиты, но и остановились?
— Да.
Констебль рассказал о прибытии Ферриса Эдамса, как тот сообщил, что недавно проехал по дороге мимо бродяги, как он, Хэкетт, уполномочил Эдамса, судью Шинна и Джона Шинна преследовать бродягу, как через несколько минут последовал за ними с отрядом и как они поймали бродягу, когда тот выбирался из болота возле Лягушачьего пруда.
— Вы поймали этого человека? — спросил Эдамс, указывая на Джозефа Ковальчика, сидящего с раскрытым ртом.
— Да.
— Он сразу вам подчинился, констебль?
— Он начал сопротивляться. Нам с трудом удалось его скрутить.
Хэкетт рассказал, как они доставили Ковальчика назад в деревню, поместили его в угольной кладовой церковного подвала, обыскали и нашли деньги, спрятанные под одеждой.
— Констебль, я показываю вам американские бумажные деньги в купюрах различного номинала, составляющие в сумме сто двадцать четыре доллара. Это те самые деньги, которые вы изъяли у обвиняемого во время обыска?
Берни Хэкетт взял купюры, перетасовал их и поднес к носу:
— Те самые.
— Откуда вы знаете?
— Во-первых, я положил их в конверт и пометил его…
— В этот конверт с надписью: «Деньги, взятые у заключенного в субботу 5 июля», сделанной вашим почерком?
— Да. Всего было тринадцать купюр — четыре двадцатидолларовые, три десятидолларовые, две пятидолларовые и четыре однодолларовые.
— У вас есть другая причина считать, что это те самые тринадцать купюр, которые вы взяли у обвиняемого?
— Конечно. Они пахли корицей и пахнут до сих пор.
— Ваша честь, я передаю конверт и его содержимое как вещественное доказательство «В» и думаю, нам всем следует понюхать банкноты.
Купюры были переданы защитнику, а от него присяжным. Все принюхивались. Запах корицы был слабым, но вполне определенным.
— Вы заявили, констебль Хэкетт, — продолжал Феррис Эдамс, — что, обнаружив тело тетушки Фанни, позвонили судье Шинну. Вы что-нибудь делали между обнаружением тела и телефонным звонком?
— Я выбежал из дома через кухонную дверь и быстро огляделся, думая, что, может, кого-то увижу. Тогда я не знал, сколько времени она мертва, и еще не заметил, что часы остановились.
— Говоря, что вы «быстро огляделись», констебль, вы имеете в виду, что стояли у кухонной двери или вы куда-то отходили?