– Эй! Добрый день! – воскликнула Энн. – Здесь есть кто-нибудь?
– Я за пальмой, – ответил женский голос.
Энн обошла дерево в огромной кадке, и увидела высокую брюнетку, которая прикладывала к манекену разные ткани.
– Как тебе больше нравится? – спросила она, не оборачиваясь, и сдвинула очки в тонкой железной оправе на кончик носа. Первым она продемонстрировала отрез серебряного шелка с бирюзовой нитью, а потом небесно-голубую ткань с крохотными стразами.
– Зависит от того, что вы хотите получить, – произнес Доминик.
Услышав незнакомый мужской голос, Мари Изабель – если это была она – обернулась и посмотрела на Энн.
– Прошу прощения. Я думала, это Габриель. Меня зовут Мари Изабель Рише. Чем могу вам помочь?
Доминик выступил вперед и протянул руку.
– Доминик Бертье, фотограф, а это моя коллега... мадемуазель Энн Лесли, фотомодель. Нет ли здесь мадемуазель Ладюри?
– Пока нет, но она собиралась сегодня прийти. – Мари Изабель очаровательно улыбнулась и окинула взглядом Энн. – Вы лицо новой коллекции Бернара, да? Вы, должно быть, настоящий профессионал, иначе он бы вас не пригласил. Впрочем, других женщин Ладюри не выбирает.
– Простите? – Энн удивленно заморгала.
– Я ведь тоже женщина Ладюри. Должна сказать, что это были самые чудесные полгода моей жизни. А вы давно вместе?
– Я на него работаю, и только, – ледяным тоном произнесла Энн и краем глаза отметила, что Доминику ничуть не понравились слова Мари Изабель.
– Простите. Его ждет целая вереница женщин. Он очень заботливый и щедрый, внимательный ко всем своим подругам. Это ателье он подарил мне в память о наших отношениях, когда я выходила замуж за месье Рише. Не смотрите на меня так. Бернар всегда предупреждает женщину о своих намерениях, а когда все заканчивается, благодарит ее. Я знала это, когда мы только начали встречаться, но ни за что не стала бы торговаться. Мне нравится его честность. К тому же он настоящий гений.
– А мне нравится моя свобода, – сказала Энн. – И месье Ладюри интересует меня только в качестве работодателя.
Мари Изабель лукаво посмотрела на Доминика.
– Могу понять почему.
– Доминик мой фотограф, не более того.
– Да, конечно, – покладисто согласилась Мари Изабель. – И чем же я могу помочь вам, Доминик?
– Скажите, мадам Рише, не знаете ли вы, кому может быть выгодно разрушить это предприятие?
– Пока я не узнала, что кто-то вломился в номер Энн, я вообще не имела понятия, что бизнесу что-то угрожают. Нет, не представляю. Никаких предположений. Это совершенно бессмысленно.
– Не хочу пугать вас, Мари Изабель, – продолжил Доминик, – но вам не стоит оставлять двери открытыми и впускать всех подряд. Как ни трудно в это поверить, но, может быть, кто-то хочет причинить вам зло.
– Ох, я совершенно не волнуюсь, – улыбнулась хозяйка ателье. – У меня теперь есть охранник. – И она повернулась к двери.
– Привет, Доминик.
– Леон? Ты теперь здесь? – Рядом с конторкой стоял высокий, широкоплечий, коротко стриженный мужчина и улыбался. – Я думал, ты работаешь в баре «Постапокалипсис».
– Недавно уволился. Теперь я здесь вроде секретаря. А вам, ребята, не было назначено, – произнес он, хитро улыбаясь.
Надо сказать, что Леон в камуфляжной форме или в черной коже, должно быть, производил внушительное впечатление. Но в вышитой рубашке и длинных шортах из блестящей ткани походил на бездельника с пляжа.
– Откуда у тебя такой наряд?
– Мари Изабель сделала. Нравится?
– А почему ты не захотела сфотографироваться с Леоном? – ухмыльнулся Доминик, когда они залезали в машину.
– Я так удивилась, что не сообразила попросить. На самом деле, именно такие парни идеально подойдут для рекламы мужской линии одежды Ладюри.
Доминик скептически относился к идее утонченной и изысканной мужской одежды, потому с сомнением покачал головой.
– Думаешь, мир готов воспринять Леона в розовой рубашке с кружевами?
Энн живо представила себе это зрелище.
– Ну, может, пока еще нет, – согласилась она.
– Никак не могу разобраться, что за птица наш босс Ладюри. Похоже, он неплохой парень, не заносится, не строит из себя невесть кого, хотя многие называют его гением. Заботится о семье и служащих. Инспектор Верт говорил, что он очень много помогает городу. Дела ведет честно, никаких махинаций, – задумчиво произнес Доминик.
– И с женщинами на редкость порядочен: отдайся ему – и получишь награду. – Энн презрительно скривила губы. – Я бы так не смогла.
– «Так» – это как? Принадлежать кому-то?
– Нет, получать плату за свое общество. Человек, который хочет быть со мной, должен предложить взамен то, чего хочу я. Если я вообще захочу быть с кем-нибудь всегда.
– Но ты ведь собираешься остаться одна, так? А почему?
– Потому что мне еще не встретился человек, которому я могла бы доверять. Который бы понимал меня и уважал такой, какая я есть. – Она исподлобья взглянула на собеседника. – А ты, Доминик?
Он остановился на перекрестке перед светофором и после длительного молчания ответил:
– Надеюсь, ты знаешь, что можешь доверять мне. Я никогда не лгу... И думаю, что любимой женщине буду верен всю жизнь. И не буду пытаться ее изменить в угоду себе.
– А ты когда-нибудь любил?
Зажегся зеленый свет, и Доминик с силой нажал на газ.
– Наверное, никогда.
И никаких объяснений, никаких извинений. Только уверения, что он никогда не лжет и не станет заставлять свою возлюбленную становиться такой, какой ее видит. Энн вздрогнула – ей с трудом верилось, что такие люди бывают. Ей вообще с трудом верилось, что Доминик Бертье не мираж, не плод разыгравшегося воображения. И она с трудом противостояла массированным атакам сурового обаяния этого мужчины.
– А ты, Энн? Ты была влюблена?
– Нет. Никогда не позволяла себе такой слабости. Я вообще не большой любитель мужской компании.
Если не считать тебя.
Энн совершенно не нравилось то, что с ней происходит. Она привязалась к человеку, который мог разрушить ее спокойное, гармоничное и комфортное существование.
– Другими словами, ты никогда не рисковала, – тихо произнес Доминик, заранее зная ответ. – А как думаешь, что случится, если ты сойдешь с дистанции?
– Даже не хочу пытаться, – рассмеялась она. – Почему бы нам не перекусить, а потом вернуться в отель?
– Конечно. Чего бы ты хотела на ужин?
– Не знаю. Может быть, бифштекс с кровью. – Никакого голода она не испытывала, а хотела Доминика, и чем позже они приедут в отель, тем лучше.
– Бифштекс так бифштекс, – кивнул он и свернул на маленькую улочку.
Метров через десять показался ресторанчик. Плетеные столики стояли прямо на улице под пушистыми кронами деревьев, между ветвей горели фонарики, невысокую изгородь оплели вьющиеся розы и жимолость. Их нежный аромат медленно плыл в теплом вечернем воздухе.
Хозяин, давний знакомый Доминика, широко улыбнулся гостю и его спутнице.
– Давненько ты не бывал у нас, старик. – Этьен проводил их к одному из немногих свободных столиков и зажег свечу в стеклянном стаканчике. – Моя Адель уже решила, что ты позабыл ее.
Доминик обнял Энн за талию, изображая галантного кавалера, который вывел свою даму на вечернюю прогулку.
– Ты же знаешь, я никогда не забуду Адель. Скажи, что мы пришли полакомиться ее фирменными бараньими ребрышками.
Едва они уселись на плетеные стулья, как из домика выкатилась невысокая полная женщина в красном платье и белом переднике.
– Доминик, Доминик! Где ты пропадал? Они долго обнимались и звонко чмокали друг друга в щеки, по традиции сентиментальных южных народов. Затем Адель обернулась к Энн и окинула ее быстрым, но внимательным взглядом.
– Ага! Теперь мне все понятно. Наконец-то ты нашел свою судьбу. – Она взяла Энн за руку и посмотрела на нее проницательными черными глазами. – Ты сделал правильный выбор, дорогой. Ничего, что ждать пришлось так долго. Когда свадьба?