С тех пор как я убежал из дому, у меня творится что-то странное с глазами, они чешутся. Я тру их, но это не помогает.
Словно на моих глазах пляшут крохотные ножки. Кажется, это началось на корабле, надеюсь, скоро пройдет.
У всех взрослых глаза хитрые. Может, из-за воздуха или воды в Сандму, что значит «песчаная равнина». Не знаю, почему это место так называется, здесь ничего нет, кроме снега.
Я часто сижу у окна и смотрю на снег на равнине; на снег, который кружится над пустой дорогой; на снег, лежащий на крышах и на холмах, отчего кажется, будто все вокруг спит.
В доме много растений, вьющихся, с белыми цветами, орхидей и других растений из теплых стран, Сара. Психолог, Катрине Лю, показывала мне все в доме. Она то и дело останавливалась и записывала несколько слов в блокнот. «Сандму», — написала она и развела руками. Я сжал губы, чтобы не засмеяться. У нее был смешной вид. «Флаг», — написала она и показала на булавку с флажком. «Катрине», — сказала она и показала на свое сердце. Она, поди, думает, что я дурачок. В подвальном этаже есть бассейн. Она сняла с себя светлое платье, и я почувствовал запах ее кожи. Она пахла ванилью. Она прыгнула в бассейн, легла на спину и стала глубоко дышать, как большая рыба. Я стоял и смотрел на ее кожу, затем отвернулся. Она плавала с закрытыми глазами, пыхтела и фыркала, довольная, а потом запела песню Пегги Ли.
В первую ночь я попытался убежать.
Каждый раз, закрывая глаза, я видел лицо Петера Фема. Ты сидела у него на коленях, и он играл твоей юбкой. Прости, Сара, но мне показалось, что он тебе нравится, ты целовала его глаза.
Я рассказываю тебе, что я видел, когда закрывал глаза в первый вечер. Поэтому я и решил убежать. Ты сама говорила, что мы не можем быть друзьями, если не будем по-честному рассказывать все друг другу. Потому-то я и пишу тебе обо всем.
Я лежал на кровати и озирался в темной комнате, которая теперь как будто моя. Кроме кровати здесь есть стул, письменный стол, окно и занавески с Памелой Андерсон. У изголовья кровати висит экран. Из комнаты персонала в конце коридора доносились звуки бурлящего в кофейнике кофе. Два ночных сторожа разговаривали и смеялись. Все стихло, я достал фотопленку из Одера. Когда я залез в контейнер, пленка была у меня во рту, и ни капитан, ни врачи, которые осматривали меня в больнице, ее не нашли. Правда, я хитро придумал? Ведь с пленкой во рту я никак не мог разговаривать. В щель между занавесками в комнату проникала тоненькая полоска света от фонаря за окном. Я лежал и просматривал пленку, прокручивая ее между пальцами. Я лежал, не шевелясь, хотел просмотреть все кадры.
В мыслях я представлял себе, что на самом деле ничего этого в Одере не случилось, мы с тобой вовсе не шпионили за Петером Фемом и не видели, как он фотографировал.
Под конец я не мог больше думать об этом. Я встал с кровати и раздвинул занавески. За окном было темно. Я осмотрел окно. Мне повезло, Сара. На всех оконных крючках были замки, чтобы дети не могли убежать. Но средний ставень был приоткрыт. Я распахнул его. Мне захотелось улыбаться. На меня подул холодный ветер. Я был уверен, что Петер Фем живет в этом городе. Высоко в воздухе светил уличный фонарь. Сандму — это тюрьма. Но как просто убежать из нее, надо всего лишь открыть окно. Я оделся, натянул новые сапоги и залез на подоконник. И тут я вспомнил про электрический флажок, который мог заставить дом завестись, как машина. Я сорвал его и бросил на пол, спрыгнул на снег, пробежал по двору, перелез через забор и оказался на дороге. И только тут понял, как холодно. На бегу я почувствовал, что холод проникает в поры кожи, в кровь и течет с ней к голове. Мне не стоило здесь оставаться. Надо было добраться до города. Ведь я мог найти его только там. Лампы уличных фонарей показались мне похожими на лица. Они таращились на меня, может, кто-то сидел у экрана в Реабилитационном центре и все видел. Я думал лишь о том, как попасть в город и найти его. Я бежал все быстрее и быстрее. Ни одна машина не проезжала мимо. Уличные фонари мигали. Может, они пытались предупредить меня о чем-то? Об опасности? Я остановился и посмотрел на фонари. Тут я заметил, что они мигают в такт. Это точно было предупреждение. Фонари говорили, что я умру, если побегу дальше. По этой дороге не проедет ни одна машина, снег будет падать все сильнее и засыплет меня, прижмет к земле. Я замерзну и умру. Я опустился на колени прямо в снег. Снежные хлопья слепили мне глаза. Холод леденил кожу. Под конец я поднялся и пошел назад к красному дому.