Симон подошел к входу и остановился. Сердце у него колотилось, как штамповальная машина. Он повернулся и зашагал назад в парк. Воздух был холодный, но он вспотел. Постоял за деревом и посмотрел на вход в здание полиции. Обливаясь потом, невзирая на холод, Симон пытался вспомнить лицо Петера Фема. Сердце колотилось уже не так бешено, но он все еще ощущал в ушах его стук. Он решил, что если будет стоять здесь долго, то в конце концов Петер Фем или человек с его внешностью выйдет из этого дома и он узнает его.
Вот вышел мужчина с папкой под мышкой, а вот женщина с плачущим ребенком на руках, прошло много людей. Начало смеркаться. От голода у него закружилась голова. Он сжал в кулаке комок снега и стал есть его, воображая, будто это мороженое. Сердце перестало колотиться, во всяком случае он больше не слышал его. Симон направился к двери, делая негнущимися ногами маленькие шажки. Дверь отворилась, и на него пахнуло теплом. Повсюду были стеклянные стены и зеленые растения. На скамейках сидели в ожидании люди с бумагами в руках. За приемной стойкой сидел молодой человек в синей форме. Взглянув на экран, висящий у него над головой, он сказал в микрофон:
— Четырнадцатый!
Симон тихонько опустился на скамейку между двух мужчин в черном. Один из них сидел с закрытыми глазами, но не спал, внезапно он открыл один глаз. Симон оглядел сидящих. Старые женщины, молодые мужчины, мать с маленьким ребенком, сосущим грудь. Он отвел глаза. Он не знал, откуда взять такие бумаги, какие держал каждый из присутствующих, и боялся спросить об этом дежурного. Видно, эти бумаги играли важную роль. Но как их раздобыть? Симон закрыл глаза, и у него закружилась голова. Потом резко поднялся со скамейки и подошел к дежурному, почувствовав, Что все уставились на него. Одна женщина стала что-то бормотать о нем другой. Дежурный сидел, глядя на экран. Симон облокотился на стойку. Ему хотелось закрыть глаза, но он знал, что не должен этого делать.
— Мне нужно встретиться с Петером Фемом.
— Что?
— Петер Фем. Я должен увидеть его.
Человек с удивлением посмотрел на него и покачал головой:
— Здесь нет никакого Петера Фема.
— Ты уверен?
Человек взглянул на экран:
— Абсолютно уверен.
— Он полицейский.
— Здесь нет полицейского с таким именем.
Симон уставился на дежурного. Тот медленно кивнул, но не сдвинулся с места — Могу я посмотреть на ваши бумаги? Симон не ответил.
Чуть погодя явилась женщина-полицейский и забрала его.
Он ехал на заднем сиденье полицейской машины, с трудом заставляя себя не закрывать глаза. Он погрузился в темное мягкое сиденье. Ему хотелось спать. За окном мелькал снег и огни главных улиц городов-спутников. Пестрые рекламные щиты вдоль дороги, пестрые плакаты — все слилось в беспокойный сон.
Милая, милая Сара!
Давно я не писал тебе.
Случилось уже так много всякого разного.
Я думаю о тебе, просыпаясь утром.
Мне удалось убежать. Я ездил по острову и искал его. Но еще не нашел. Сара, я ездил из города в город, города называются: Р., А. и С. В них есть супермаркеты и торговые улицы. Вид у людей печальный. Лица у них какие-то сонные. На одной станции я встретил старую женщину, которая когда-то была замужем за полицейским. Она рассказала мне, что полицейские очень несчастны. Один раз я заснул на автобусной остановке. Меня разбудил сторож. Он сел рядом на скамейку, стал говорить со мной и показал почтовую открытку с портретом фотомодели, которую зовут Тана. Это его дочь. На веке у нее фиолетовое пятно. Однажды ночью шел дождь. Одна машина съехала с дороги, но людей на обочине я не видел. Автобус беззвучно катился по черному шоссе. Я был в полицейском управлении, и мне сказали, что он там не работает. Но я думаю, они врут. Наверное, у него секретное задание. Поэтому его так трудно найти. Я искал повсюду и надеюсь встретиться с ним, Сара. Я уже напал на след. Но под конец чертовы полицейские привезли меня сюда. Я хотел улизнуть, но они меня перехитрили. Это противный остров, Сара, и я хочу вернуться к тебе. Мне пришлось сидеть одному в комнате много дней, а потом Катрине Лю отвела меня в подвал. Теперь в моей голове кишмя кишат всякие картинки, но я пытаюсь думать о чем-нибудь другом. Они говорят, что, если я не исправлюсь и не буду хорошо вести себя на уроках, они отошлют меня в школу на соседний остров. Они показывали мне фотографии этой школы, и я вовсе не хочу, чтобы меня уволокли туда, Сара, это место скорее похоже на арестантский лагерь. Я спросил Глена про эту школу, и он сказал, что туда отправляют тех, кто не поддается реабилитации, исправлению. Я не знаю, что они подразумевают под «исправлением». Но Глен говорит, что знает одного паренька, который был там, и что он стал совсем другим. А одного парня послали туда на прошлой неделе. Ночью он ходил в комнату к одной девчонке. Не знаю, что он там делал, но на другой день он исчез. Амалие рассказала нам о запретах. Она говорит, что каждый человек — владелец своего тела. И что не разрешается трогать других, если тебя об этом не просят. «Тело — это церковь, — говорит она, — а в церковь врываться запрещено». Мы начали профессиональное обучение. Десять детей собрались в левом крыле, где живут старшие ученики. Один человек в костюме-тройке рассказывал нам о выборе профессии.