— Давай разберем элементы, — продолжал Филипп.
Я понял, что если хочу держать фотокамеру, то должен терпеть и подчиняться Филиппу.
— Смотри сюда! Смотри сюда! — Он кричал, показывая на стариков, подглядывающих за женщиной. — Смотри на этих стариков. Что это с ними, Тобиас? Они лысые, бороды у них седые. Один стоит за стеной у подножия холма на переднем плане, так ведь? Другой — на заднем плане. Они очень похожи друг на друга, и, если расположить их рядом, можно подумать, что они близнецы. Речка, протекающая на переднем плане, отражается в зеркале.
Ты видишь это? Река и зеркало. Здесь повсюду двойственность, не правда ли? А вот здесь, на заднем плане, художник разместил две статуи. У конца стены. Все в композиции отмечено печатью двойственности. Это основной смысл картины, Тобиас. Двойственность. В природе все отражается одно в другом. И то же самое в искусстве. Видишь ли, искусство упорядочивает природу и показывает нам ее загадочное великолепие. Здесь эту тему раскрывает женщина. Она сидит и смотрит на себя такая, какой мы ее видим. И хотя мы не видим ее отражение в зеркале, в этом и есть подлинный смысл картины, не так ли? В ее отражении, которого мы не видим. В ее обнаженной сущности. Это ее сущность, ее натура. Человек в гармоничном единстве. Разве это не удивительно прекрасно, Тобиас?
Я смотрел то на картину, то на Филиппа.
— Почему она такая толстая, Филипп?
Он поджал губы:
— Это неважно, Тобиас. В то время был другой идеал женской красоты.
— И она — идеал?
— Разумеется.
— Значит ли это, что она не жила на самом деле?
— Не знаю, Тобиас. Возможно, Тинторетто выдумал ее. Я хочу сказать, что ее не было в действительности, что она существовала только в живописи, если ты понимаешь, что я имею в виду.
— Может, в зеркале и нет никакого отражения.
Филипп перевел взгляд с книги на меня:
— Что?
— Раз ее не было в действительности, значит, она не видит никого в зеркале. Может, она так пристально смотрит в него, потому что не может там ничего разглядеть. Вероятно, потому эти мужчины смотрят на нее с таким любопытством. Ведь они тоже никогда не видели, чтобы человек не отражался в зеркале.
Филипп захлопнул альбом:
— Нет!
На мгновение он скорчил недовольную гримасу, но тут же потрепал меня по голове:
— Посиди и полистай альбом, пока я работаю. Завтра мы поговорим о Рубенсе. Вот это художник, черт возьми! Как пикантны его картины! Как прекрасны! Как прекрасны!
Каждый день я сидел на чердаке и листал альбомы Филиппа, а он в это время без конца болтал о человеческом теле, о его красоте, о прекрасной природе нагого тела. Болтал об импрессионизме, кубизме, о модернизме и постмодернизме, о традиции изображения обнаженной натуры, о пейзажной живописи, о красках, о перспективе, о гармонии формы. И само собой разумеется, о двойственности. О двойственности.
Я решил, что Филипп сам выдумал всю эту ерунду, но мне на это было наплевать. Все, что я хотел, Сара, — это получить камеру и поскорее стать хорошим фотографом. Когда мы просмотрели три ящика с альбомами, все репродукции картин, он позволил мне посмотреть фотоальбомы. Я прочитал про камеру-обскуру и про дагерротип, про фотохимию, про методы проявления фотопленки. Я посмотрел на первую фотографию Ниепса, сделанную в 1826 году, — крыши домов во французском дворе. Потом он показал мне фотографии Мэна Рэя и Хармса Бельмера.
— Ты взгляни сюда, Тобиас, взгляни сюда, взгляни сюда. Эта серия называется «Domestic Nude»[19]. Идея заимствована у порнооткрыток, порножурналов. Фотографа зовут Хельмут Ньютон. Раньше такие вещи считались вульгарными, пошлыми. Люди боялись порно. Надеюсь, Тобиас, ты понимаешь, что я имею в виду.
Я посмотрел на голую женщину в туфлях на шпильках, стоящую возле стиральной машины.
— Сегодня голые тела на снимках можно видеть повсюду, не правда ли? Всем нравится порно и обнаженное тело. Сам знаешь это, хотя тебе всего четырнадцать, не правда ли, Тобиас?
Я кивнул и перелистнул страницу. На следующей фотографии через открытую дверь виднелось зеркало, в котором красовались груди белокурой женщины.
— Я видел однажды этот снимок в будке, — сказал Филипп.
Я почувствовал резь в глазах.
Луси порно не интересует. Она смеется над Филиппом, когда он начинает болтать о красоте нагого тела, о прекрасных телах искусства и природы и о нагом искусстве прекрасного тела.
— Как ты думаешь, что это? — спрашивает он Луси, нахмурив кустистые брови.