— Раньше, — заявил он, — меня звали Виктором. Я жил тогда в Голландии. У нас был сосед, которого звали Свивель. Тебе нравятся неприличные истории? Эта история страшная и похабная. Но я даю слово, что все это было на самом деле. Почти все правдивые истории жестокие.
— Ха-ха! — Луси пожала плечами. Замшевый ранец заерзал у нее на спине.
И он рассказал ей, что случилось с их соседом в Роттердаме.
Это был странный маленький человечек с козлиной бородкой. Он всегда ходил с дамской сумочкой на длинной ручке, повесив ее через плечо. На нем всегда был английский твидовый пиджак. Он постоянно покашливал. В одной руке он держал сигару, в другой — бутылочку с микстурой от кашля. Между нашей квартирой и его был коридор, а в коридоре — туалет. От квартиры Свивеля туалет отделяла тонкая гипсовая перегородка. Сидя в туалете, я слышал все, что происходит в квартире этого подозрительного таинственного типа. Мне было любопытно, и я просверлил дырку в стенке туалета, чтобы шпионить за ним. К нему приходило много мужчин, они покупали у него журналы. Журналы со снимками голых женщин. Эти журналы валялись в его квартире повсюду. На стене были развешены фотографии, они сплошь закрывали стены, даже нельзя было увидеть, какого цвета у него обои, честно, — я не вру. Один раз он продал журналов на тысячу гульденов. Все деньги он хранил в маленькой дамской сумочке. Каждый раз, когда Свивель получал деньги за журнал, он с грустным видом почесывал козлиную бородку. Однажды, вернувшись из школы, я пошел в туалет и посмотрел через дырку в комнату Свивеля. Он лежал на постели. Лицо у него было очень бледное. Я решил, что Свивель заболел. Чуть погодя пришел врач. Услышав то, что рассказал Свивель, доктор покачал головой.
— Клянусь могилой матери, доктор, я видел их своими глазами! — пропищал Свивель. — Ночью они сходят с фотографий и танцуют в воздухе, на потолке, на стенах… Комната наполняется голыми дамами, доктор. Я вижу их отчетливо, вот как сейчас вижу вас.
Он откинулся на подушки и стал, задыхаясь, хватать ртом воздух. Казалось, он вот-вот загнется на глазах у доктора. Но он вдруг рывком сел в постели, схватил доктора за воротник и прошипел:
— Помогите мне, увезите меня из этого дома. Они задушат меня, раздавят в лепешку.
Но врач лишь покачал головой, стал его успокаивать, дал ему таблетку и ушел.
Луси остановилась. Постояла, молча слушая Тобиаса, который пристально, без улыбки смотрел на нее.
— В ту ночь я решил встать после двенадцати н пошпионить за Свивелем. Я вставил спички в глаза, чтобы не заснуть. В дырку в стене мне была видна его темная комната. Он по-прежнему лежал в постели, лицо у него было белое, как у привидения. Его взгляд шарил по стенам, словно он ждал, что женщины вот-вот спрыгнут с фотографий. Я сидел на краешке унитаза, прильнув к дырке. Но ничего не происходило. Сидеть и смотреть на Свивеля было ужасно нудно. Под конец я уснул. Мне приснился чудной сон. Будто по улице течет река, вода поднимается по лестнице и заливает квартиру Свивеля. Из воды выныривают голые женщины c рыбьими головами. Они плавают по комнате, виляя задами Я свалился с унитаза на пол и проснулся. Уже наступило утро. Я вскочил и снова прильнул глазом к дырке в стене. Кровать была пуста, на полу валялась скомканная простыня. Я оглядел комнату и увидел Свивеля. Он лежал на полу. Одежда на нем была изорвана. Он держался рукой за горло, словно ему не хватало воздуха. Взглянув на его неподвижные глаза, я понял, что он мертв. Я посмотрел на женщин на стенах. Выражение их лиц изменилось, клянусь! Они улыбались мне. Я испугался, побежал к маме и залез к ней под одеяло.
— Это неправда, — сказала Луси, скорчив гримасу.
— Клянусь, — заявил с серьезной миной Тобиас.
Луси улыбнулась ему, и он улыбнулся ей.
Школа располагалась в старом приходском каменном доме в три этажа, с карнизами и трубой на крыше. Они остановились у железных ворот, серых, с унылым рисунком, и посмотрели на здание школы. Карнизы были загажены голубями и из желтых стали коричневыми. Краска со стен облезла. Запыленные глаза окон печально смотрели во двор. Водосточные трубы покривились. Тобиас подумал, что трубы больны и вся школа нуждается в отдыхе, в каникулах. Луси взглянула на темные окна и сказала, что вообще-то это отличная школа.
Он сидел за письменным столом, склонясь над листом бумаги, крепко сжимая карандаш. На бумаге появился рисунок: лицо без щек, тело, нанесенное тонкими штрихами, странный череп, — две руки, какой-то таинственный символ. Он также не мог понять, почему нарисовал такие чувствительные пальцы. Тобиас не узнавал свои собственные рисунки. Скомкал бумагу, выбросил в корзину и спрятал карандаш в ящик. И вдруг ему в голову снова пришла мысль: «Со мной что-то сделали, но что — я не знаю». Он стер с лица выражение беспокойства и громко засмеялся. Луси открыла дверь в его комнату: