«Когда наконец этот инженер вставит… как это называется? — чоп! в источник своего глубокомыслия!» — подумала Блинда.
20
Жутковатое предзнаменование грядущих перемен всколыхнуло Пирующих — у дамы без бровей и с быстрым ртом начались месячные, что предполагалось абсолютно невозможным в Застолье. Она поделилась этой новостью только с Блиндой, но была так возбуждена, что вскоре по ее жестикуляции и другие Пирующие стали догадываться о причине переполоха. Кинематографическая мать осталась равнодушной. Зато Мясо, последним осознавший новость, залился густой краской и ото лба до верхней губы покрылся испариной, так что седой даме пришлось протереть ему лицо сначала смоченной в воде со льдом, а затем сухой салфеткой. Предчувствия, похожие на регулярно вспыхивавшие «Там» ожидания конца света, изменили атмосферу Застолья, сделав ее взвинченной и нервозной.
— Они его точно привязали к постели, — еще через неделю предположил Бруталюк.
— А почему он вообще здесь, а не там? — внезапно спросил господин Гликсман, довольно точно, в отличие от Блинды, указывая на Землю.
Мясо сверкнул на него глазами, а затем перевел их на Блинду. «Убийца!» — выделил из движения верхней губы и возмущенного мычания Мяса господин Гликсман.
— Неужели женская болтовня может повлиять на того, кто видел все, что «Там» происходит? — спросила Блинда так тихо, что только господин Гликсман ее услышал, даже не столько услышал, сколько соединил движение ее губ с выражением лица. Он неопределенно, будто и не ей адресуясь, пожал плечами, и в этом жесте Блинда прочла то, чего ей и читать не требовалось: женщины всесильны, и именно поэтому им ничего не прощают.
Дама без бровей и с быстрым ртом зарыдала. У господина Гликсмана, однажды заявившего Блинде, что никому и никогда не простит он обиды, нанесенной его жене болезнью и смертью, неожиданно задрожали руки. Блинда с удивившим ее саму спокойствием подумала о том, что неясные планы ее на Распорядителя Столов теперь исчезли, будто с легким хлопком, как пламя кухонной газовой горелки. «Черт возьми, я опять ошибаюсь, — подумала она, — хлопок бывает, когда зажигают газ, а не когда выключают. Тогда только щелкает эта круглая ручка». Седая дама аккуратно мельчит вилкой вареный картофель. Дочь мельком взглянула на мать, и та нерешительно вытянула правый угол рта опасливым намеком на возможную улыбку.
Неслыханное желание Пирующих подняться по лестнице, чтобы самим разобраться в ситуации, показалось им грандиозным, они пылали воодушевлением и революционным энтузиазмом. Впереди всех шел Бруталюк, за ним дама без бровей и быстрым ртом. Блинда, поджав губы, потребовала, чтобы господин Гликсман шел впереди нее, а не сзади. Девочка с матерью шли раздельно, но рядом. Замыкала шествие седая дама с тазом в руках и Мясом в тазу (мертвые весят меньше, но сила их возрастает). Сохранившейся рукой Мясо то придерживался края красного пластмассового тазика, то хватался за перила лестницы, когда ему казалось, что таз опасно качается в руках седой дамы, на которую он не желал полагаться. И не зря: стоило ему освободить руку, чтобы в микеланжеловском жесте протянуть ее вверх, туда, где обитает Распорядитель Столов, или попытаться смахнуть пот со лба, как очередной крен таза заставлял его хвататься за струну лестничных перил и возмущенно мычать, пытаясь развернуть голову так, чтобы заглянуть в глаза седой даме. Даже когда ему это удавалось, для него тут же становилась очевидной тщетность его усилий — глаза седой дамы были устремлены вверх и ослеплены предстоящей схваткой.
На верхнем пролете процессию поджидали четыре ангела. Их руки сложены на груди, как у медбратьев в земном сумасшедшем доме, а крылья плотно сомкнуты за спиной. Лица ангелов всегда остаются ангельскими, сомкнутые крылья означают то же, что поджатые губы людей.
Демонстранты стали кричать на ангелов, размахивать руками. Собственно, все эти действия производила дама без бровей и с быстрым ртом, и уже стало казаться, что тем все и закончится, когда Бруталюк угрожающим тоном бросил в лицо самому крупному из ангелов решительные слова:
— Развяжи его, тварь!
Зажегшись от грубого выражения, словно газовая плита в недавнем сравнении Блинды, Бруталюк с размаху ударил ангела прямо в лицо, причем не кулаком, а тяжелой ладонью. Получилась не пощечина и не боксерский выпад, а оплеуха, напрочь лишенная позы, а потому увесистая в человеческом смысле. Лестница взорвалась неистовым восторгом. Эпицентр восторга — господин Гликсман. Чувствуя это, Бруталюк осознал, что вот и настал его час! Не «Там», а здесь он задает тон всем щуплым и пухлым!