Вспомнив это четверостишие, Блинда произносит короткое «ха!» — на асфальте или каменной мостовой и отпечатка стопы не осталось бы. Ленивые твари, злится она на ангелов, ротозействовать вместе с толпой таких же бездельников, конечно, проще, чем перетаскивать чемоданы с нашим имуществом. И хотела бы я посмотреть на толпу, обнаруживающую рядом с собой появление отпечатков стоп невидимых призраков. Вера и поэзия людей начинаются с готовности дурачить себя, делает вывод Блинда. Как и земная любовь, думает она и не улыбается неожиданному довеску мысли.
Бруталюк не выглядит грустным оттого, что смерть разлучила его со своей половиной, тем более что умер-то он. Жена натерла достаточно мозолей в его душе, чтобы он позволил обычным сантиментам Застолья овладеть собой. Перепады его настроения — земного происхождения. Его солидная внешность там, в жизни, постоянно оказывалась в вопиющем противоречии со всеми прочими атрибутами его существования, начиная именно с брака. И всегда на его пути оказывался кто-то настойчивый и щуплый или, наоборот, неторопливый и толстенький, который имел право предъявить (и предъявлял) ему свои претензии. Это тем более раздражало его, что дома ждала его ревнивая и глупая баба, на которой он женился так же внезапно, как внезапно начинал дерзить быстрому и щуплому или маленькому и толстенькому, несмотря на сознаваемую им собственную неправоту.
На окружающих его Пирующих Бруталюк смотрит порой исподлобья — они значительно опередили его и теперь имеют досадное право на снисходительность к новичку. Как всегда, когда в нем зреет протест, он начинает багроветь. Но, понимая, что в случае, если его несогласие с таким положением найдет выход, они выступят против него единым фронтом, Бруталюк багровеет еще больше и молчит. Теперь он вглядывается в окружающих. Дама без бровей и с быстрым ртом, пожалуй, более других вызывает его расположение, напоминая жену. Другая бывшая женщина, Блинда, — явно из тех, кто в случае каких-то его претензий сумеет отбрить таким изысканным образом и такими отточенными словами, каких ему самому не придумать. Молча глядящий на него из своего таза Мясо вызывает его сочувствие. Виртуальность матери с девочкой накладывает на их нынешнее, казалось бы, вполне равноправное с бывшими людьми положение некоторую печать нереальности. Седая дама с воронкой, кормилица Мяса, вообще не вызывает у него никаких чувств, а вот задумчивый господин Гликсман, который сейчас исследует большой палец левой руки и немного кривится — он недавно очищал апельсин от кожуры, и вот крепление ногтя и подушечки пальца стало болезненным и чуть щиплет от кислоты фруктового сока, — так вот он, этот господин Гликсман, похоже, как раз принадлежит к разряду маленьких и толстеньких, всегда имевших над ним какое-то преимущество «Там». Бруталюк бессознательно и потому довольно шумно кряхтит, взглянув на господина Гликсмана, но тут же рождается в нем унылое предчувствие, что и здесь, сейчас ему придется уступить, хотя непонятно, в чем здесь вообще может выражаться уступка.
6
После того как он впервые упал в обморок на кафельный пол в ванной комнате, когда тошнота, внезапно забурлив в желудке, быстро добралась до горла и готова была выплеснуться наружу (как оказалось, всего лишь от обезвоживания), живущий одиноко господин Гликсман стал особенно заботиться о том, чтобы возможная внезапная смерть застала его в приличном виде. Одежда, предварительно отобранная, уже ждала его по выходе из душевой. На поверхности широкой кровати были заранее разложены и расправлены предметы его облачения, будто хирургические инструменты. Он избегал домашних халатов. Пожилой мужчина, лежащий на полу с отлетевшими тапочками, в халате, с разбросанными полами и волосатыми ногами, по его мнению, являл собой не слишком приятное зрелище. В идеале он представлял себя умершим в темном пиджаке, светлых брюках и шейном платке в разрезе высокого воротника дорогой белой (бледно-голубой) рубашки. Он никогда в жизни не носил шейных платков, но эта несвойственная ему деталь одежды помогала довершить построение момента смерти, внося в нее торжественность. В этой мечте он представлял себя худощавым, хотя таковым давно уже не был. Он до того дошел, что однажды поймал себя на явной странности — он осторожнее всего вел машину не тогда, когда в ней находилась его двухлетняя внучка, его любовь, а тогда, когда был один и вез пробирки с калом на анализ наличия в нем крови, опасаясь, что в случае тяжелой автомобильной аварии его вещи будут отданы детям, они наткнутся на эти пробирки, и это будет их последняя встреча с отцом в его материальном воплощении.