— Ты не перестаёшь меня удивлять, Седой, — сказал я, помешивая мясо.
— Так почему он должен остаться? — спросил Седой. — Не связано ли это как-то с тем, что ты вернулся от Мещерского мокрый и суетной?
— Пацана нужно научить дисциплине. Мясо почти готово.
— Я не хочу оставаться, — Крис надул губы и скосил глаза на ворчливого деда.
— В этом и есть смысл дисциплины. Нужно приучить себя делать то, чего делать не хочется. Или перестать делать то, чего делать не должен, — сказал я и расставил на столе тарелки.
— Чувствую, дорого мне этот бочонок эля обойдётся, — пробубнил Седой.
— Готово! — я положил на тарелки макароны, а сверху — тушёное мясо в собственном соку.
Уселся за стол, взял вилку. Попробовал. В этот раз получилось в меру солёным, не сухим. Седой ел медленно, прерываясь на эль, а малец лопал за обе щеки.
Ничего не поделать, Крису придётся остаться. Я хоть и замёл следы, но и Мещерский — не валенок. Мальчишку он кинется искать первым, как только поймёт, кто прикончил Шеремета.
Покончив с обедом, я потащил Криса на улицу. Седой остался на кухне в компании эля. Долгое время старик жил без алкоголя, а сейчас расслабился. День рождения, как-никак. Выпускать из своих объятий дубовую бочку он не собирался. Во всяком случае до тех пор, пока в ней будет хоть что-то булькать.
— Почему я должен остаться здесь?! — запротестовал Крис, когда мы вышли на улицу.
— Это ненадолго, — я прихватил его за руку и потащил к задней стене храма.
День стоял солнечный и жаркий. Восточной стене ремонт требовался больше других, но здесь пекло солнце и грозило испепелить парнишку за пару часов. Я помотал головой:
— Нет, это перебор. Начнём с малого.
— Господин Глинский, я не хочу…
— Да-да, — я потащил его дальше. — Я тоже у Седого жить не хотел, а ведь пришлось. Так я — господин, а ты?
— Что я?
— Мал ты ещё, Крис, чтобы с господином спорить, — я показал пальцем на стену храма, которая укрывалась в собственной тени. — Вот. Поднимаешься на леса, проверяешь камни и кирпичи. Разбитые вытаскиваешь, а те, что более или менее, подмазываешь вот этим, — я показал на засохшую смесь в ведре. — Вопросы?
Крис почесал копну взъерошенных волос и сощурившись посмотрел на стену. Вылазки к храму доставляли парнишке удовольствие. Он скидывал хвост надоедливых пацанов, продирался через крапиву возле коровника и полз наверх, боясь, что его заметит неприятель. Это было интересно и круто. А вот ковыряться в старой стене — не круто.
— А вы что будете делать?
— А я пойду и постараюсь привести тебе помощника.
Молодую кровь я озадачил. Уж лучше пусть ковыряется в стене, чем ошивается без дела или достаёт с вопросами Седого.
… … …
В запасах Седого я нашёл ещё один плащ с капюшоном. Этот был коричневым. Накинул на плечи и двинул по вытоптанной тропинке Криса. Спустился с холма, перебрался через заросли крапивы и по дорожке вдоль коровника вышел в переулок, ведущий к магазину с очками.
Люди выползли на хорошую погоду. По улице ездили кареты, расхаживали барышни с зонтиками, сновали подростки, размышляя и где бы и чего им урвать.
Пока я стоял и выглядывал из переулка, к ноге притёрся серый кот. Слегка растрёпанный, но домашний. Выкатил на меня свои круглые шары, два раза лениво мяукнул, потеребил лапой штанину, мол: «Формальности соблюдены, давай жратву».
— Жратвы, нету, — с сожалением сказал я и погладил живность по голове. — Только ласка.
Дождавшись момента, я влился в поток людей и пошёл по улице. Руки в карманах, голова смотрит в землю, капюшон поверху. Прошёл рыночную площадь и свернул на улицу, что шла параллельно башне.
Не появлялся здесь почти месяц. Но ничего особо не изменилось. Бросались в глаза лишь снующие без дела подростки.
Прошёл улицу почти до конца и заглянул в предпоследний домик перед городским забором. Без стука ввалился внутрь и прикрыл за собой дверь. Протиснулся через небольшую прихожую, где на полке стояло две пары огромных сапог. Оказался в комнате.
Архип сидел на стуле спиной к окну. Перед ним стоял… Мольберт?! Свет из окна падал на картину. В одной руке Архип держал кисть, в другой — направленный на меня пистолет.
Он был одет в широкие коричневые шаровары и белую рубаху с разрезанным воротом почти до самого живота. Спокойный, со слегка прищуренными глазами. Смотрел на меня.
— Привет, Архипушка! — я снял капюшон. — Что с тобой случилось?
— Господин, Глинский! — обрадовался Архип и дёрнулся было вставать, но остановился потому как не смог вылезти из-за своего рабочего места. — Я думал, вы ушли.