— Что случилось с ее пекарней?
Я отвожу взгляд от нее и смотрю на огонь, все эти чертовы воспоминания переполняют меня.
— Отец продал ее. Он продал все — пекарню, а потом, когда умерли мои бабушка и дедушка, продал и их землю тоже. Как будто не хотел вспоминать ни об одном из них.
— Куп... — Эверли двигает рукой к моему лицу, возвращая мой взгляд к ней. — Иногда воспоминания слишком болезненны.
— Я предпочитаю думать, что он эгоистичный ублюдок. Мне нужна была земля моих дедушки и бабушки. Мне нужна была мамина пекарня. Она могла бы продолжать работать.
— Может быть, это было слишком.
Я мягко прижимаюсь своими губами к ее и сильнее притягиваю Эв к себе, злясь на своего отца, а также на свою мать за то, что она умерла. На Лиама за то, что он лгал и изменил единственной девушке, ради которой я бы убил. И на себя за то, что не сказал ей правды.
— Мы все делаем то, что должны, чтобы пережить боль утраты. У тебя было так много потерь.
Я нежно целую ее.
— Как и у тебя. — Я отодвигаюсь достаточно, чтобы заглянуть ей в глаза. — Делать жизнь других людей ярче очень благородное занятие. Тебе следует открыть свой собственный цветочный магазин.
Я знаю, Эверли думает, что она темная, а Ария была светлой, но, на мой взгляд, ее образ лучше, чем всегда быть яркой и блестящей. Эв не чувствует этого внутри, но все же хочет быть такой. Хочет, чтобы другие были счастливы, даже когда сама этого не чувствует.
Эверли открывает рот, чтобы что-то сказать, но, должно быть, передумывает, когда кладет руку на мое колотящееся сердце.
— Твоя цель — лечить сердца людей, чтобы какому-нибудь другому маленькому мальчику не пришлось страдать от потери матери — это тоже прекрасно. Ты не он.
Это все слишком, и вместо того, чтобы продолжать говорить, я снова целую ее.
И она охотно отдается мне, забирая мою боль.
Потому что это то, что делает Эверли. Она унимает боль.
Глава двадцать пятая
ЭВЕРЛИ
— Опять идет снег. — Смотрю на Купера после того, как выглянула в окно и увидела, что снегопад обрушился с удвоенной силой. Я так чертовски устала от снега.
Куп едва отрывает взгляд от журнала, который мы нашли на прошлой неделе. Он лежал на полу в одном из шкафов. Это какой-то кулинарный журнал, который мы оба уже выучили наизусть от корки до корки. Парень был странным с самого Рождества, прошедшего несколько дней назад.
Может быть, мы слишком много раскрыли друг другу.
Не знаю из-за чего, но он определенно был не в себе. Я подхожу к нему и на ходу снимаю рубашку.
— Куп...
Он поднимает глаза, его взгляд прикован к моему кружевному лифчику.
— Что?
Я расстегиваю лифчик и позволяю ему упасть на пол, прежде чем сесть ему на колени.
— Если мне придется раздеться, чтобы ты обратил на меня внимание, думаю, я могу это делать.
Он бросает журнал рядом с собой, и я тянусь, чтобы поцеловать его в шею, все еще не в силах насытиться им.
— Эв...
Его голос звучит сдавленно, как будто ему трудно произнести мое имя. От этого по мне пробегает леденящий страх. Я перестаю целовать его в шею и смотрю ему в глаза.
— Что не так?
— Мне нужно тебе кое-что рассказать.
Меня переполняет страх. Я понятия не имею, что у него на уме, но один взгляд в его глаза говорит мне, что это что-то нехорошее.
— Что не так?
Я наблюдаю, как его кадык подскакивает к горлу, когда он отводит взгляд. Солнце начинает садиться, но света с улицы и от огня в камине достаточно, чтобы в комнате оставалось светло, поэтому я ясно вижу его. И Купер выглядит обеспокоенным.
— Ты меня пугаешь. Что случилось?
Он тянет руку вверх, нежно поглаживая мою щеку.
— Ты возненавидишь меня.
Что, черт возьми, здесь происходит?
— Что случилось? Ты съел последнюю упаковку вяленой говядины?
Купер не улыбается. На его лице остается грустное, нервное выражение, которое пугает меня.
— Это насчет Лиама.
Я замираю и пристально смотрю на него.
— Что насчет него?
Парень опускает взгляд на мою обнаженную грудь, а затем возвращает к моему лицу.
— Может быть, тебе стоит одеться.
— Просто скажи мне.
Лиам мертв. Уже почти месяц. Я не понимаю, что происходит, но мой разум лихорадочно работает.
— Оденься, Эв.
Слезаю с его колен и хватаю свою рубашку, натягиваю ее поверх голого тела.
— Что? Что насчет Лиама?
Я стою, но он остается сидеть, выглядя таким встревоженным и разбитым, что почти не похож на себя, когда смотрит на меня полными раскаяния глазами.
— Он мне кое-что рассказал.
— Что? — Я сажусь рядом с ним. — Когда?
— Перед тем, как мы уехали.
— Что рассказал?
Что, черт возьми, происходит?
— Он, э-эм... — Купер замолкает, и мое сердце бешено колотится вместе с моим разумом. — Эв…
— Что, Купер?
Парень снова сглатывает, а затем делает глубокий вдох.
— Он изменил тебе.
Я стою, как громом пораженная, чувствуя слабость в ногах. Но мне удается удержаться, когда смотрю на Купа, изучая его лицо. Ищу в нем признаки того, что тот пошутил, но ничего не нахожу.
— О чем ты говоришь? Нет, он этого не делал.
— Сделал. — Купер встает, но между нами остается пара футов. — Мне жаль, что я ничего не сказал раньше. Просто... — Он проводит рукой по волосам, крепко сжимая. — Я не... — Он не находит слов, и мое тело немеет, пока я вспоминаю тот последний месяц с Лиамом.
— Нет. Он ни за что не поступил бы так со мной.
— Я тоже так думал. И был удивлен, когда он сказал мне, Эв. Но он сказал, что облажался.
— Нет. — Я обхватываю себя руками за талию, сжимая ноющий живот. — Он бы так со мной не поступил.
Лиам был идеальным парнем. Любящим и добрым. Чувствительным. Когда я болела, он приносил мне суп. Когда ругалась с мамой, гладил меня по спине, обнимал и успокаивал. Он был нежным любовником, что, возможно, не особо мне нравилось, но когда тот целовал меня, я чувствовала себя любимой. Лиам бы так со мной не поступил.
— Эв... — Купер делает шаг ко мне, но я отступаю, опуская руки по бокам.
— Нет. Какого черта ты лжешь? Что происходит? Тебе что, так чертовски скучно? Устал от секса и решил так его оживить?
— Нет. — Он выглядит расстроенным. — Конечно, нет.
— Тогда почему сейчас? Зачем говорить мне об этом сейчас? Прошло больше трех недель. Почему? — Мой голос хриплый, и я на грани слез, но мне все равно. Я поднимаю голову и смотрю ему в глаза.
— Потому что я больше не могу. Не могу, черт возьми, лгать тебе, или хранить это в секрете, или что там еще, блядь. Я не могу. — Его голос напряжен от эмоций. Мои колени дрожат подо мной, как будто больше не могут удержать меня.
Качаю головой, я почти на грани срыва. Уверена, что выгляжу сумасшедшей.
— Он бы не стал мне изменять. Ты лжешь.
— Нет. Он сам сказал мне.
— Когда?
— Прямо перед тем, как вы с Арией пришли к нам домой, чтобы отправиться в поездку. Вот почему нам потребовалось так много времени, чтобы открыть дверь. Он как раз сказал мне.
Я все еще качаю головой, но им и правда потребовалась целая вечность, чтобы открыть дверь. Они оба выглядели взволнованными, когда, наконец, это сделали. Лиам был бледен. Я думала, он болен.
— Нет.
— Эверли... — Он снова делает шаг ко мне, и на этот раз я не отстраняюсь.
— Что он сказал?
Купер делает еще один глубокий вдох, и его плечи опускаются.
— Сказал, что облажался. Что изменил тебе.
— С кем?
— Я не спрашивал.
Пристально смотрю на него, пытаясь убить взглядом.
— Ты не спрашивал? Ты что, шутишь?
Он подходит ближе.
— Не имело значения, кто это был.
Куп опускает руку мне на плечо, и я отталкиваю его.
— Не прикасайся ко мне. Ты знал! Он сказал тебе перед аварией. И ты знал. — Я сжимаю зубы так сильно, что, кажется, они могут треснуть. — Ты мне не сказал.
Он отступает назад, снова хватаясь за волосы.
— Я был немного занят, пытаясь сохранить нам жизнь, черт возьми.
— О, да пошел ты. Ты мог бы сказать мне, как только мы вошли в рутину, и ты, блядь, это знаешь, — нападаю я на него, в ярости думая обо всех тех случаях, когда тот обнимал меня. За все то время, что мы провели здесь. При всех наших разговорах, и он так и не сказал мне. — Ты не сказал.
— Нет. Не ска... — Он убирает руку с волос. — Черт!
— Почему?
В его глазах мольба.
— Лиам был моим лучшим другом. Всю мою жизнь он был рядом со мной. Мы рассказывали друг другу все. Каждую чертову вещь. Я знал, что могу пойти к нему с чем угодно, и он знал то же самое. Неужели эта преданность должна была исчезнуть только потому, что он умер?
— Нет. Но, может быть, потому что ты трахнул меня! — Я злюсь и кричу, как он мог скрыть это от меня? — Или, может быть, потому что ты поцеловал меня!
Его лицо, боже, его лицо... Купер выглядит уничтоженным, но я не могу. Не могу поверить, что он мог скрыть это от меня. После всего, что я ему наговорила. После всего того времени, что потратила, полагаясь на него.
— Поверь мне, это убивало меня. Я не знал, где, черт возьми, моя преданность... — Он опускает глаза. — До этой ночи.
— Что же изменилось? — Сейчас я стою перед ним, требуя от него внятного ответа. — Хм?
— Я не знаю. Что-то изменилось, и я понял, что больше не могу скрывать это от тебя. Но все равно... даже сейчас... Черт, Эверли, я чувствую, что снова предаю его.
— А как насчет его предательства по отношению ко мне? — Я указываю на свою грудь, на свое разбитое сердце, поэтому к черту его преданность.
— Он был моим лучшим другом.
— Он был моим парнем. И Лиам, черт возьми, изменил мне. Это разбило бы мне сердце, а ты знал, что так будет, но не сказал мне. Ты трахал меня снова и снова, зная, что он изменил. Зная, что я этого не знаю и чувствовала себя виноватой. Как будто это я изменяла ему.
Теперь он злится.
— Значит, теперь ты не чувствуешь себя виноватой? Из-за того, что он изменщик, ты можешь трахнуть меня без чувства вины?
— Так поэтому ты мне сказал? — Я отвечаю ему тем же взглядом.
— Нет.
— Тогда почему? Какого черта ты вдруг стал мне предан? — Я сжимаю руку в кулак, желая дать ему пощечину. Желая, чтобы ему было больно, потому что мне больно. — Хм? — Мой голос громкий от ярости, и я снова кричу: — Я была твоей. Мы трахались, как кролики. Зачем все это портить, а?
— Потому что это не просто секс, Эв! — Его тело напряжено, как и мое. Мы оба тяжело дышим и злимся. — Это твои гребаные цветы.
— Что? — Теперь я смотрю на него в замешательстве.
— Твои чертовы цветы и твоя сила. Твоя стервозность. Все это.
— Ты говоришь, как психопат. В твоих словах нет никакого смысла.
Он подходит ко мне ближе и притягивает меня к себе здоровой рукой, не отпуская, но я и не пытаюсь вырваться.
— Есть. Ты просто не слушаешь меня. Это ты, Эверли. Тот факт, что ты хочешь быть флористом, а не хирургом. Тот факт, что тебе изменил твой первый парень-идиот, и ты не отступила, когда твоя мама хотела, чтобы ты простила его. Твой огонь. Твой драйв. Ты выбираешь быть собой, даже если тебя отталкивают. — Его рот отвлекает, когда я наблюдаю, как двигаются его губы, и на мгновение я слабею, слушая его. — Твои прикосновения. Они не сладкие и не нежные. Ты знаешь, чего хочешь, и идешь к этому. То, как ты трахаешься...
— Остановись. — Мне нужно, чтобы он замолчал.
— Нет. — Он обнимает меня крепче. — Ты трахаешься так, как живешь. С боем. С гневом. С неистовой решимостью. Ты жестко трахаешь меня, и позволяешь мне делать то же самое с тобой. Твои движения рассчитаны и ритмичны. Ты не хочешь, чтобы кто-нибудь знал, как сильно ты заботишься, но ты это делаешь. Ты и целуешься также.
Теперь он смотрит на мои губы.
— Не целуй меня, черт возьми.
— Когда ты целуешь, я чувствую это. Как сильно ты заботишься. — Сглатываю, наблюдая за его губами. Хотела бы я отвести взгляд, потому что так происходит только с ним. Интересно, знает ли он об этом.
— Нет.
Купер морщит лоб в замешательстве.
— Да...
— А что, если он меня чем-то заразил? — Я отталкиваю его. — Ты так отчаянно хотел заполучить меня, что рисковал подхватить какую-нибудь болезнь.
Он качает головой, снова выглядя виноватым.
— Нет. Он использовал презерватив, когда...
— Ты спросил его об этом?
Он кивает.
— Да. Я... — Он выглядит опустошенным.
— Ты не спросил его, с кем он трахался, но спросил, использовал ли он защиту?
— Я сказал ему, что тогда этого как будто никогда и не было. Если он использовал презерватив, то этого не произошло.
У меня отвисает челюсть от шока, когда я смотрю на него, снова схватившись за живот.
— Ты поощрял его не говорить мне об этом?
— Я знал, что ты положишь этому конец, если он признается.
Я бы так и сделала. Без сомнения. Как бы сильно его ни любила, я бы не смогла простить ему этого.
— Значит, ты хотел, чтобы я была с ним? — Я еще крепче обхватываю себя за талию.
Я думала, что мы были замешаны в какой-то истории безответной любви... или, по крайней мере, влечения... Но нет. Он сказал моему парню, чтобы тот не признавался в измене. Чтобы мы были вместе.
— Все не так просто.
— Все очень просто. — Я ищу его взгляд, пытаясь найти парня из последних нескольких недель.
«Вот идиотка. Он просто хотел трахнуться. Чтобы как-то скоротать время».