Мэтью хороший парень. Симпатичный и вежливый, в брюках и рубашке на пуговицах, в очках в темной оправе. Он хороший выбор.
— Да.
— Это здорово.
— А ты?
— Психология.
— Ого, ничего себе. — Делаю еще глоток. — Итак, ты хочешь стать психологом?
Парень кивает в ответ, и я не могу отделаться от мысли, что я, должно быть, магнит для врачей. Я ничего о нем не знала, когда приглашала на свидание, и все же у меня свидание с будущим врачом.
Я улыбаюсь, и мы сидим в тишине, которая совсем неудобна. Это неловко, и я много раз подумывала о том, чтобы придумать предлог и уйти, но в конечном счете переживаю мучительно тихий ужин.
Нет никакой искры.
Ничего.
Мэтью милый, и уверена, что если бы потрудилась задать ему какие-нибудь вопросы, он бы ответил. Но я не нахожу в себе желания прилагать к этому какие-либо усилия.
Я так много раз во время ужина возвращалась мыслями к Куперу. Знаю, что это грубо, но ничего не могу с собой поделать. Интересно, у него сейчас свидание или нет? Что, если он влюбится в кого-то другого прямо сейчас, пока я сижу здесь, тыкая курицу вилкой и ожидая, когда принесут чек?
Я знаю, что травматические переживания усиливают чувства. И не могу перестать думать об этом. Были ли между нами чувства до аварии? Если бы это было так, я была бы еще худшим человеком, чем думала. Но кажется, что так оно и было.
Вспоминаю все те времена, когда я была иррационально зла на Купера, когда он флиртовал и целовал других девушек. Когда я набрасывалась на него после секса на одну ночь. И как расстроилась, когда узнала, что он встречается с моей младшей сестрой.
Это ненормально.
Это ревность.
Мои руки дрожат от того, как сильно правда ударила меня. Я всегда хотела Купа. Клянусь, я заботилась о Лиаме и никогда бы ему не изменила. Но в Купере всегда было что-то такое, что цепляло меня и никогда не отпускало.
А теперь я отправила его в объятия другой.
Но все же знаю, что нам обоим нужно быть уверенными. Я причинила ему так много боли, черт возьми. Ужасно вела себя с ним и хочу дать ему время убедиться, что наши чувства были настоящими.
Я в долгу перед нами.
Когда мы расплачивается, Мэтью провожает меня до своей машины и открывает дверцу, чтобы я забралась внутрь. Это тихая поездка обратно ко мне домой, где я благодарю его за ужин и уклоняюсь от поцелуя, поворачивая голову и позволяя его губам коснуться моей щеки.
Вся ночь была неловкой и укрепила мою уверенность в неоспоримом факте.
Я хочу Купера.
Но боюсь, что был нанесен слишком большой ущерб.
Глава сорок
КУПЕР
Анна милая. Полная противоположность мне и моему типажу. Она специализируется на науке. Умная. Очень умная. И когда я пригласил ее на это свидание, изначально девушка отказалась.
Я улыбаюсь, вспоминая об этом, когда мы делаем заказ по меню в итальянском ресторане, где ужинаем.
Анна сказала, что просто хорошо проведет время и не будет влюбляться в меня только для того, чтобы я был счастлив, и что она сосредоточена на учебе. И ее руки все время дрожали.
Это было мило, и я знаю, что Анна хороший выбор для свидания.
Эверли хочет притвориться, что то, что у нас было, просто случайность... или какая-то утешительная ерунда во время травмирующего события... Хорошо.
Но такие девушки, как Келли, не смогут помочь мне в этом разобраться.
А вот Анна хороша для меня. Честно говоря, она немного напоминает мне Арию. Что, вероятно, чертовски извращено, но вот мы здесь.
Я заставляю себя сосредоточиться на коротких светлых волосах Анны и не представлять длинные темные локоны.
— Рада, что итоговые экзамены закончились?
Девушка робко улыбается мне и пожимает своими маленькими плечиками.
— Не совсем. Мне нравится учиться.
— В этом нет ничего плохого.
Она делает глоток воды, приподняв бровь, а затем ставит стакан обратно на стол, все еще глядя на меня с подозрением.
— Почему ты пригласил меня на свидание?
— Что? — Мои губы растягиваются в веселой улыбке.
— Я серьезно. Мы полные противоположности. — Она сдвигает очки на переносицу, и я улыбаюсь, мне нравятся ее очки.
— Противоположности притягиваются.
— Я все еще не могу отделаться от мысли, что мы в каком-то фильме девяностых или что-то в этом роде, и что ты заключил пари со своими друзьями.
Я хихикаю и тоже делаю глоток воды.
— Никакого пари. Я просто... — пожимаю плечами и делаю глубокий вдох, — решил, что пойти против правил было бы хорошо для меня. И это сработало.
— Да? — Она с любопытством улыбается. — Быть популярным человеком в кампусе не помогло?
Я снова смеюсь.
— Популярным? Я даже не занимаюсь спортом или чем-то таким, что могло бы снискать мне славу в кампусе.
— И все же, кажется, все знают, кто ты, Купер Кингстон.
Мы с Лиамом оба были популярны в кампусе только за счет наших вечеринок. Я знаю, что это правда, но по какой-то причине меня от этого тошнит. И это было до того, как мы на какое-то время стали главной новостью.
— Ну, тогда это была твоя улыбка.
Анна снова выглядит настороженной.
— Я нечасто улыбаюсь, особенно в классе.
Я ухмыляюсь этому, потому что это правда. Я не видел ее улыбки, пока не пригласил на свидание, и даже тогда она была настороженной. Эта девушка в основном серьезна.
— Вот именно. Твоя улыбка — или ее отсутствие — привлекла меня.
— Ага. Я даже не знаю, почему я здесь. — Нам приносят еду, и после того, как мы благодарим официантку, она вздыхает: — Мои друзья убили бы меня, если бы я сказала «нет».
— Сожалеешь об этом?
Анна пожимает плечами, но затем слегка улыбается.
— Пока нет.
— Вот и хорошо.
Мы начинаем непринужденную светскую беседу и ужинаем, но все равно, несмотря на то, что Анна мне действительно нравится, мой гребаный идиотский разум занят Эверли.
Весь вечер.
Мои мысли всегда с Эверли.
Черт возьми, я так устал от этого гребаного чувства. Мне интересно, где она и все ли с ней в порядке. Ходит ли на свидания? Мне снова придется терпеть, что Эв с кем-то другим?
После того, как высаживаю Анну у ее дома и благодарю за то, что она пожалела меня достаточно, чтобы посетить посредственное свидание, я возвращаюсь в свой пустой дом.
Когда захожу внутрь, мне звонят, и, видя, что это мама Лиама, я сразу же отвечаю:
— Привет, все в порядке?
Ее голос звучит устало, но так же успокаивающе, как и всегда.
— Все в порядке. Я просто хотела пригласить тебя на нашу вечеринку по случаю Четвертого июля.
Мой желудок сжимается, и я сажусь на диван. Они устраивали вечеринку в честь Четвертого июля каждый год с тех пор, как мы с Лиамом родились. Я закрываю глаза и откидываю голову на спинку дивана.
— Купер? — В ее голосе звучит беспокойство, и этого достаточно, чтобы я заставил себя заговорить.
— Да... Да, я буду там.
Я слышу ее грустную улыбку.
— Хорошо, милый. Я рада. Можешь пригласить Эверли, если хочешь. Я не знала, стоит ли мне это делать. Может показаться, что я навязываюсь.
Я прочищаю горло, пытаясь решить, что сказать. Сказать, что я не разговаривал с Эверли целый месяц, потому что мы трахались, и ей нужно пространство, чтобы убедиться, что чувства, которые я испытывал в течение многих лет, не фальшивые? Или, знаете ли... солгать?
— Я дам ей знать.
Но не стану.
Она и ее чертово пространство.
— Спасибо. Тогда увидимся. Береги себя, милый.
— Вы тоже.
Мы вешаем трубку, я переодеваюсь в спортивные штаны и растягиваюсь на диване перед телевизором.
Келли. Анна. Ария.
Никто из них не был и никогда не мог быть Эверли.
Глава сорок первая
КУПЕР
Фейерверк взрывается в небе, и все, о чем я могу думать, это что все это неправильно. Лиама больше нет. Это был его любимый праздник, что имеет смысл, потому что он был типичным настоящим американским парнем.
Черт возьми.
Боже, я скучаю по нему.
Каждый гребаный день. Я скучаю по нему. И чувствую себя виноватым. Это гложет меня, потому что я так и не смог посмотреть ему в лицо как мужчина и сказать, что был влюблен в его девушку.
Я сделал бы это, если бы он был жив?
Скорее всего, нет.
Я бы не смог причинить ему боль.
Но сейчас это все, о чем я могу думать. Что мы не можем поговорить об этом.
— Ты в порядке, милый? — Его мама сидит в шезлонге рядом со мной, пока ее муж запускает фейерверки на их огромном заднем дворе, как он всегда делал.
Я качаю головой.
— Нет.
Вместо того чтобы вернуться к шоу, она берет меня за руку и ведет в дом, подальше от вечеринки, на которой в основном собрались их друзья и некоторые из наших с Лиамом.
Когда раздвижная стеклянная дверь закрывается, она садится за стол и жестом приглашает меня сесть напротив нее.
— Мне так жаль, Купер.
— За что?
Она выглядит расстроенной, и мне это не нравится.
— Я знаю, как сильно ты скучаешь по нему. Боже, я тоже по нему скучаю.
Слеза скатывается по ее щеке, и у меня сжимается горло.
— Ненавижу то, что я учусь на врача, и не смог спасти его.
Она кивает, как будто уже знала это.
— Я знаю, что ты чувствуешь себя виноватым. Как и мы все. Но это не твоя вина, Купер.
— Вы не должны чувствовать никакой вины. Вы все сделали правильно.
Она усмехается над этим и качает головой, слезы текут по ее щекам.
— Нет. Я совершала огромные ошибки. — Она всхлипывает. — Но я не могу сказать, что сожалею о них.
— Например? — В моем животе оседает камень. Грядет что-то плохое, но я понятия не имею, что именно.
— Лиам был твоим братом.
Я немного наклоняюсь вперед в своем кресле и делаю глубокий вдох.
— Да. Был.
Она качает головой из стороны в сторону, и мое тошнотворное чувство только усиливается.
— Нет, Купер. Он был твоим настоящим братом. Или сводным братом.
— О чем вы? — Я кладу ладони на стол перед собой и немного откидываюсь назад.
Женщина вытирает глаза, но это бесполезно, потому что слезы текут без остановки.
— Купер, твой отец... — Я начинаю качать головой, прежде чем она заканчивает. — …Был отцом Лиама.
— Что за хрень? — Ее глаза расширяются, потому что я никогда не ругался при ней, но мне все равно. Я встаю и начинаю расхаживать по кухне. — Чушь собачья. Нет. Вы с мужем были счастливы. Джим — отец Лиама.
Она медленно кивает, оставаясь на своем стуле.
— Да. Но не биологически.
— О чем, черт возьми, вы говорите? — Я сажусь обратно, отчаянно нуждаясь в ответах.
Чувство вины на ее лице говорит само за себя, но мне все равно нужно это услышать.
— Когда твоя мать была беременна тобой...
— Нет. — Я снова вскакиваю, не в силах усидеть на месте.
— Купер, пожалуйста, послушай меня. — Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее, мои колени дрожат, но я не сажусь. И все же она завладела моим вниманием. — Твои родители сильно поссорились. Твоя мама выгнала твоего отца, и он был в отчаянии.
Желчь поднимается у меня в горле, когда я плюхаюсь обратно, чувствуя, как меня охватывает онемение.
— Нет.
Женщина все еще плачет, но не так сильно, чтобы я не мог разобрать слов.
— В то время Джим был дальнобойщиком. Мы только поженились, и он хотел заработать для нас денег, чтобы начать новую жизнь и создать семью. Но мы не представляли, насколько трудным будет расстояние.
— Итак, вы трахнулись с моим отцом? — Она вздрагивает от тона моего голоса, и я сразу же чувствую себя неловко, но не извиняюсь.
— Один раз. Он пришел к Джиму, был злой и пьяный... С разбитым сердцем, но дома была только я. Мы потерялись в алкоголе и одиночестве, и зачали Лиама.
Мои руки дрожат, и я кладу их на колени.
— Джим знает?
— Да. — Она шмыгает носом и вытирает глаза. — Я рассказала ему все, как только он вернулся домой, ожидая, что он бросит меня. Но он простил. А когда я узнала, что беременна, Джим сказал мне, что воспитает Лиама как своего собственного, и сделал это.
Иисус Христос. Как кто-то может быть таким самоотверженным? Потому что Джим был не просто отцом, он был величайшим отцом, на которого кто-либо мог надеяться. И он сделал это, зная, что его жена была неверной.
— Только один раз?
Она выразительно кивает.
— Мы не были влюблены. Он был на седьмом небе от счастья из-за твоей матери.
— Да. Он хорошо это показал.
Мама Лиама снова морщится от язвительности, сквозившей в моем голосе, но ее лицо остается серьезным, когда она поднимает подбородок.
— Никогда не сомневайся в этом. Твой отец сложный человек, и я знаю, что он не был хорошим отцом для тебя, но он любил ее. Когда твоя мама умерла, это сломило его, Купер.
Меня бесит ее привязанность к моему отцу. Из-за Джима и Лиама. И из-за меня. Все кажется гребаной ложью.
— Он трахал кого-то другого, пока она была беременна. Еще и без презерватива. Мило.
Она делает глубокий вдох.
— Не все черно-белое, Купер. Мы совершили ошибку из-за горя, но это привело к Лиаму. И я не могу и никогда не буду сожалеть об этом.
— Горе?
— Когда твоя мать выгнала его, он думал, что потерял самую большую любовь в своей жизни. Он был в отчаянии. И мне было одиноко.