Я потираю рукой щетину на подбородке, думая о том, как был в доме с Эверли, и она думала, что мы потерялись в горе.
Я встаю со стула.
— Нет, черт возьми. Нет. Вы не можете винить только это. Там должно было что-то быть. Искра или что-то в этом роде.
Сейчас она смотрит на меня с подозрением, и мне не нравится ее уязвимость.
— Мы были друзьями, но никто из нас не хотел ничего большего. Ни до, ни после.
— Значит, это было просто так? Из-за горя и одиночества?
Она кивает головой, все еще изучая меня.
— Да.
Мое нутро сжимается, и не знаю, злюсь ли я больше из-за этого или из-за долгих лет лжи. Но потом думаю о своем лучшем друге, и мои глаза устремляются к его матери.
— Лиам знал об этом?
Она сглатывает, а затем печально кивает головой, когда слезы снова начинают течь.
— Да. Я сказала ему примерно за месяц до его смерти.
Мои глаза расширяются. Он знал. Лиам, блядь, знал, и ничего мне не сказал.
— Он мне не сказал.
Женщина встает и подходит к стулу поближе ко мне, садится рядом и кладет руку мне на плечо.
— Он был расстроен. Очень. Уверена, он не хотел, чтобы ты чувствовал себя также.
Я недоверчиво качаю головой из стороны в сторону. Как он мог скрыть это от меня? Мы жили вместе.
— Он должен был сказать мне. И мог бы это сделать.
Она кивает.
— Он был расстроен. И злой. — Теперь она всхлипывает, прикрывая рот, прежде чем опустить руку. — Я не жалею о том, что привело его в этот мир, но если бы я могла взять свои слова обратно и не говорить ему об этом, я бы так и сделала.
— Тогда зачем вы мне это рассказываете?
— Потому что тебе нужно простить себя, Купер. Ты держал нас на пьедестале с тех пор, как я тебя знаю, но мы все несовершенны. Каждый из нас. Тебе нужно это знать.
Она проводит рукой по моей щеке, и я едва сдерживаю слезы.
— Черт.
Она вздрагивает, но затем вздыхает, кивая головой.
— Он потерял себя, когда я сказал ему правду. Но прямо перед смертью мне показалось, что он простил меня. Он сказал мне, что Джим всегда был и будет его отцом.
— Он и был его отцом.
Она кивает в знак согласия.
— В ту ночь, когда я сказала ему... — Я смотрю в ее глаза, полные вины, и все становится на свои места.
— Он изменил Эверли.
Она на мгновение отводит взгляд, а затем кивает.
— Он не считал это оправданием. Но он сказал мне — ну, вернее накричал на меня, — что так напился, что изменил любви всей своей жизни с незнакомкой.
«Черт, Лиам. Почему ты, блядь, не поговорил со мной?»
Я смотрю в потолок, думая, что он каким-то образом может услышать меня.
— Я все еще не понимаю, как он мог это сделать.
— Я чувствую себя ужасно из-за этого. Знаю, что давным-давно запустила цепочку событий. Но теперь ты понимаешь, что мы все несовершенны.
Я встаю.
— Мне нужно идти.
Она кивает и всхлипывает. Я не могу этого вынести и успокаивающе кладу руку ей на плечо.
— То, что он сделал, было на нем. Вы совершили ошибку. Они случаются. Мне просто нужно время, чтобы разобраться с этим.
Она встает и обнимает меня.
— Лиам хотел бы, чтобы ты был счастлив. Он был твоим братом, даже если ты не знал об этом до сих пор, а он не знал об этом долгое время. Вы всегда были братьями.
Чувство вины только усиливается, но я крепко обнимаю женщину и прощаюсь, прежде чем уехать.
К тому единственному человеку, которого я не должен желать.
Потому что Лиам был моим братом, а я влюблен в женщину, которую он любил.
Глава сорок вторая
ЭВЕРЛИ
— Куп?
Он стоит за моей дверью и выглядит таким чертовски расстроенным, что я не знаю, что делать. Мне хочется обнять его и никогда не отпускать.
— Он был моим братом.
Уже поздно, сегодня Четвертое июля, но, как неудачница, я осталась дома, в своей квартире... думала о нем.
— Кто? Лиам? — Он проводит пальцами по волосам, выглядя таким чертовски потерянным. — Я знаю, что…
— Нет. — Купер качает головой из стороны в сторону. — Нет, он был моим настоящим братом.
Он что, пьян? Я так не думаю. Тяжело вздыхаю, предполагая, что чувство вины действительно овладело им. Может быть, потому, что это был любимый праздник Лиама?
— Я знаю, что он был тебе, как брат. Все в порядке, Купер.
Он прижимает руку к сердцу, и я замечаю, что его глаза блестят от непролитых слез.
— Нет. Эв. Он был моим кровным братом. У нас был один и тот же гребаный отец.
Я уставилась на него, разинув рот, и теперь только качаю головой.
— Это неправда. Его отец — Джеймс.
Он смеется, но как-то невесело.
— Да. У него был самый лучший гребаный отец, но не единокровный, потому что мой чертов отец должен был сунуть свой член туда, где ему не место.
Я в шоке смотрю на него и пытаюсь осмыслить его слова.
— Что? Как это вообще...
— Его мама трахалась с моим отцом, когда моя мама была беременна мной. На самом деле мы были братьями, Эв, а я не знал.
На этот раз я действительно обнимаю его за талию и притягиваю его тело к себе.
— Ты уверен?
Я чувствую, как его руки обвиваются вокруг меня, и он крепко обнимает меня.
— Да, она только что рассказала мне.
Я смотрю ему в глаза, когда он подносит руки к моему лицу, удерживая мой взгляд. И пытаюсь осмыслить эту информацию, пока мы стоим в дверях моей квартиры.
— Лиам знал об этом?
Купер медленно кивает головой, его пальцы скользят по моим волосам, когда он держит меня.
— Да. Она рассказала ему примерно за месяц до его смерти.
Месяц. Мои глаза расширяются, но остаются прикованными к нему, и он наблюдает, как осознание пронизывает меня.
— Когда он изменил?
Купер кивает.
— Лиам был расстроен и зол. Но все равно не имел права причинять тебе боль.
— Я знала, что что-то не так. Что-то было не так. Думаю, поняла в тот момент, когда он мне изменил. Но я позволила себе увлечься всем остальным.
— Мне так чертовски жаль, Эверли. Обо всем.
Я качаю головой и прижимаю его ближе к себе.
— Нет. Тебе не за что извиняться. Он не сказал тебе...
Купер слабо улыбается мне.
— Эй, теперь я знаю, каково это, когда мне чего-то не говорят.
Ему чертовски больно, а я не хочу этого.
— Иди сюда. — Я тяну его за собой и закрываю за нами дверь. Мы садимся вместе на диван, он обнимает меня за плечи. — Прости меня, Купер.
— За что ты извиняешься?
Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на него.
— За все. Все до единой вещи. За то, что была такой сукой по отношению к тебе. За то, что оттолкнула тебя. За то, что Лиам предал тебя. За то, что твой отец лгал тебе. — Я поворачиваюсь так, чтобы быть лицом к нему, протягиваю руку и обхватываю его щеку. — Ты невероятно сильный. И мне так жаль, что я такая чертовски слабая.
— Ты совсем не слабая.
— Это неправда. — Я выдерживаю его взгляд. В его глазах боль, но они все равно прекрасны. Он прекрасен. — Я твердила себе, что мои фантазии о поцелуях с тобой были нормальными, что ты был как кусок мяса или что-то в этом роде. И что для людей нормально фантазировать. Твердила себе, что ненавижу тебя, и что между нами будет только секс, если что-нибудь случится.
— Не надо, Эв. — Его голос почти срывается, и я улыбаюсь, гладя его лицо и заставляя себя продолжать:
— Но все это было чушью собачьей. Потому что, когда ты приходил домой и рассказывал нам о том, что получил пятерку или награду, я испытывала это безумное чувство гордости и была так счастлива за тебя. А потом набрасывалась на тебя, как стерва.
— Ты не стерва.
Я улыбаюсь.
— Всегда защищаешь меня.
— Я люблю тебя.
Я вздрагиваю от его слов, но никто из нас не двигается. Мы больше не убегаем.
— Я тоже тебя люблю.
Он изучает меня мгновение, а затем подозрительно приподнимает бровь.
— Ты сказала мне встречаться с другими людьми.
— Сказала.
— Почему?
У меня болит сердце.
— Потому что хотела быть уверенной. Я хотела знать, что, если мы сделаем это, — я опускаю руку, чтобы прикрыть его сердце, — это будет навсегда. Что бы мы не проснулись через год или десять и не обвинили бы в этом случайность или горе.
Что-то мелькает в его глазах, и он накрывает мою руку на своей груди.
— Нет. Дело было в этом. Возможно, они трахались из-за горя и одиночества, но не мы.
— Кто? — И тогда приходит понимание. — Ох. Поэтому они...
— Она сказала, что Джим всегда был в разъездах, и ей было одиноко. А мой отец думал, что потерял мою маму, но это не имеет значения. Может быть, это их правда, но я люблю тебя уже много лет. Задолго до этой гребаной аварии. Это не было горем или страхом. Наконец-то я смог заполучить тебя.
— Я всегда буду немного ненавидеть себя за то, что признаюсь в этом вслух, но я тоже хотела тебя. Для меня тоже ничего подобного не было. Я скучала по Лиаму. Думала, что умру от боли, потеряв Арию, но когда была с тобой... — Я наклоняюсь вперед и касаюсь его губ своими. — Это было потому, что я хотела тебя.
— Думаю, что мы всегда будем чувствовать себя виноватыми, но должны перестать наказывать себя. Я хочу тебя, Эверли. Мне больше никто не нужен.
Я улыбаюсь, мое сердце воспаряет от его слов. И забираюсь к нему на колени и встречаю его губы своими, нежно целуя его.
— Я люблю тебя и хочу тебя. Мне жаль, что Лиам не сказал тебе о том, что вы братья... Но думаю, что понимаю, почему.
— Почему? Он мог рассказать мне все, что угодно.
Я кладу руки ему на плечи и отстраняюсь, чтобы посмотреть ему в глаза.
— Лиам не хотел, чтобы тебе было больно. Точно так же, как ты хотел меня, но ничего не делал с этим, потому что не мог вынести, когда ему было больно. Вы двое были братьями, даже не подозревая, что у вас общая кровь.
— Черт, Эв, — выдыхает он, и я обхватываю его лицо обеими руками, притягиваю его рот к своему и целую его со всей страстью, которую чувствую.
Потому что я влюблена в Купера и больше не борюсь с этим.
Глава сорок третья
КУПЕР
— Ты такая чертовски красивая.
Эверли улыбается мне сверху вниз, оседлав мою талию в нашей кровати. Мы вместе с той ночи, несколько месяцев назад, в ее квартире. Когда рассказал ей о том, что Лиам — мой брат, я знал, что могу либо погрязнуть в чувстве вины и гневе, либо, наконец, добиться того, чего хотел.
К счастью, Эв оказалась того же мнения.
Эверли поворачивается и смотрит в окно, ее волосы спадают на грудь. Она одета в мою рубашку, как обычно по вечерам.
— Идет снег. Ненавижу этот гребаный снег.
Я смеюсь.
— О, да ладно тебе. У нас есть и приятные воспоминания о снеге.
Эверли снова смотрит на меня, игриво сверкая глазами.
— Нет. Я ненавижу снег. — Она скатывается с меня и ложится рядом. Мой член, оживившись, когда Эв забралась на меня сверху, мгновенно скучает по ней. — Я предпочитаю трахаться в нашем теплом доме, и чтобы мне не нужно было согреваться огнем, а только термостатом.
Я усмехаюсь над этим. Мы переехали в этот съемный дом, примерно через месяц после того, как наконец-то решили быть вместе. Я больше не мог жить в доме, который делил с Лиамом, и мы были готовы к этому.
Как бы плохо все ни было раньше, сейчас все чертовски хорошо. Я переворачиваюсь так, что нависаю над ее телом, поддерживая свой вес на локтях.
— Мне это нравится. — Мои пальцы скользят по ее шраму от аварии, которая изменила нашу жизнь, а затем мои губы скользят вниз по гладкой коже ее шеи. — Но давай будем честными, я бы трахнул тебя где угодно.
— Так романтично. — Я чувствую, как она улыбается, уткнувшись лицом ей в шею, а когда опускаю руку вниз, задирая ее рубашку, тоже улыбаюсь, когда обнаруживаю, что она не надела трусики прошлой ночью.
— Я чертовски романтичен. — Я стягиваю боксеры со своей задницы и проскальзываю между ее ног, застонав, когда обнаруживаю, что она уже влажная для меня, прежде чем вонзаюсь в нее. Ее спина выгибается, когда она притягивает меня для поцелуя.
— Очень, — стонет Эверли, двигая бедрами вместе с моими, ее тело реагирует на наш ритм. Зубами покусывает мою челюсть, когда я двигаюсь в ней и выхожу из нее, ее тело принимает каждый карающий толчок. — Нам нужно поторопиться. Сегодня у меня выпускной экзамен.
Я ухмыляюсь, нащупывая большим пальцем ее клитор и вырывая у нее стон.
— Я могу это сделать. Ты можешь?
— Да, — выдыхает она, выгибая спину навстречу мне. — Вот так.
— Я не могу кончить, пока ты этого не сделаешь. Ты знаешь правило. — Она улыбается, когда я врываюсь в нее, поглаживая ее клитор. Мы стали довольно хороши в быстром сексе по утрам, прежде чем начинать наш день, и не проходит много времени, как она задыхается и хватает меня за волосы. Ее киска выжимает жизнь из моего члена, прежде чем я изливаюсь в нее.
Я падаю на ее маленькое тело, опираясь на одну руку, и улыбаюсь, глядя ей в глаза.
— Черт.
Она улыбается.
— Ага. А теперь мне придется окунуться в это мерзкое дерьмо.
Хихикаю. Она действительно чертовски ненавидит снег. Я скатываюсь с нее и хватаю свой телефон.
— Это твой последний экзамен?
Она кивает, встает и вытягивает руки над головой, отчего моя рубашка задирается на ее бедрах.
— Да.
— Хорошо. Хочешь уехать на рождественские каникулы?
Она наклоняет голову набок и смотрит на меня, как на сумасшедшего, когда снова садится на кровать.