— Хочу кончить.
Он возвращает рот к моему клитору, его пальцы заполняют меня повсюду. Пальцы внутри моей киски касаются точки G, и я впадаю в экстаз, все мое тело вибрирует. Слова, слетающие с моих губ, бессмысленны, когда я впиваюсь в кожу его плеча и кончаю сильнее, чем когда-либо прежде.
Купер ласкает мой клитор и не прекращает двигать пальцами, пока я не обретаю достаточный контроль, чтобы оттолкнуть его и умолять остановиться, ощущение почти невыносимое.
Он улыбается своей дерзкой, уверенной улыбкой, когда встает и берет меня за руку, выводит из ванной и ведет обратно на диван, мы оба мокрые и голые. Когда добираемся до дивана, Купер садится, и я забираюсь к нему на колени.
Я знаю, что ему, вероятно, нравится больше контроля в спальне, но его рука немного ограничивает его движения, и мне просто хочется, чтобы он был внутри меня, пока мое тело все еще гудит от удовольствия.
Опускаюсь к нему на колени, впуская его в свое тело, и целую в губы, когда он свободной рукой обхватывает мою задницу и помогает мне оседлать его.
Прямо сейчас я ни о чем другом не думаю. Просто целую его и теряюсь в нашем хаотичном ритме.
Здесь только я и Куп.
Глава двадцать четвертая
КУПЕР
Эверли скачет на моем члене, и я сжимаю ее задницу своей здоровой рукой, чертовски желая, чтобы другая рука быстрее исцелилась.
Эта женщина сводит меня с ума, и я уже близок к тому, чтобы кончить благодаря часу прелюдии.
Эверли встречается своими губами с моими, когда ее киска сжимается вокруг меня, сигнализируя, что девушка близка к тому, чтобы кончить снова. Прижимаюсь своим ртом к ее и наслаждаюсь ее стоном, который проглатываю вместе с поцелуем. Моя грудь болит от чувства вины, но не так, как обычно.
Нет, прямо сейчас мой разум зациклен на том факте, что я знаю кое-что, чего она не знает о Лиаме. Знаю, что он изменял ей, и не сказал ей об этом. У меня в голове все перемешалось, и не понимаю, кому, черт возьми, я должен быть предан.
Мой лучший друг мертв, но означает ли это, что я больше не испытываю к нему никакой преданности?
Эверли идеальна и в настоящее время скачет на моем члене, но разве она не ненавидела меня всего несколько недель назад? Или, по крайней мере, так казалось?
Линии размыты, и все так хреново. Но я чувствую, что предаю ее каждую секунду, когда не говорю правду о Лиаме.
— Эй. — Она останавливается и отстраняется, ее красивые глаза встречаются с моими. — О чем задумался?
Я смотрю на нее, на ее пухлые губы, припухшие от нашего поцелуя, и эти пылающие огнем глаза, полные беспокойства. Потом поднимаю руку, чтобы откинуть ее волосы в сторону.
— Ни о чем.
Она изучает меня.
— Уверен? Мне показалось, что ты был где-то в другом месте, а я действительно чертовски близко к великолепному оргазму.
Теперь Эв улыбается и прикусывает свою пухлую губу.
— Я здесь. — Приближаю ее лицо ближе и неистово целую. Когда ее губы начинают двигаться вместе с моими, и она сосет мой язык, а затем и мою нижнюю губу, я знаю, что должен сказать ей правду.
Честно говоря, я в долгу перед ней.
Мы снова начинаем наши движения, ее киска втягивает мой член, когда я вонзаюсь в нее, стремясь к освобождению, в то время как мы атакуем рты друг друга. Вскоре ее голова падает вперед. Эверли прижимается лбом к моему, ногтями впиваясь в плоть моих плеч, и она падает с края, увлекая меня за собой.
Я кончаю в нее, и когда она приходит в себя от оргазма, то улыбается и прижимается своими губами к моим.
— Отличный рождественский подарок.
Я улыбаюсь, но мои мысли все еще мечутся, застряв в прошлом. На том, что сказал мне Лиам. На том, что он ей изменил. Эверли слезает с моих колен, хватает одну из моих футболок, которые любит надевать в постель, и несет лампу в ванную, вероятно, чтобы помыться. Я подтягиваю трусы, но остаюсь без штанов.
Эв возвращается, одетая в мою футболку, и мы ложимся на диван. Она прижимается ко мне, пока мы смотрим на огонь.
— Лиам был твоим первым?
Она поднимает на меня взгляд, выглядя слегка испуганной. Почему, я не уверен. На самом деле мы не сдерживаемся с нашими вопросами. Просто говорим то, что думаем большую часть времени.
— Эм... — Она склоняет голову набок, все еще глядя на меня так, словно я сошел с ума, спросив об этом. — Нет. У меня был парень в старшей школе. Он был моим первым.
Я киваю, отчасти благодарный этому факту, потому что, если бы Лиам был ее первой любовью, думаю, что от информации, которой я располагаю, было бы только хуже. Провожу рукой по ее шелковистым черным волосам.
— Что с ним случилось?
Эверли поворачивается в моих объятиях, чтобы посмотреть на меня.
— Почему ты спрашиваешь?
Я пожимаю плечами, пытаясь казаться беспечным, но знаю, что она видит меня насквозь.
— Скука.
Она смеется над этим и ложится на спину.
— Ну, спасибо. Разве мы не можем просто наслаждаться эйфорией после секса?
— Мне просто любопытно.
Эверли тихо вздыхает, но в ее голосе нет особой грусти.
— Он был на год старше меня. Мы начали встречаться в его выпускном классе, и он был великолепен. Но потом он поступил в колледж, а я все еще училась в средней школе. — Я напрягаюсь, потому что у меня такое чувство, что я знаю, к чему это приведет. — Мы думали, что сможем заставить отношения работать на расстоянии, но, конечно, не смогли. Он изменил мне на какой-то вечеринке во время своего первого семестра.
Вот черт.
— Придурок.
Она снова смеется и поворачивается, ее руки лежат на моей груди, когда она смотрит на меня.
— Мы были молоды. Было глупо думать, что мы сможем преодолеть это искушение.
Сглатываю, желчь подступает к горлу, потому что, если расскажу ей о Лиаме... Я знаю, что она не справится с этим так же хорошо, как с изменой какого-то придурка в старшей школе. Если Эверли списала его измену на искушение, когда ее не было рядом, как можно объяснить измену Лиама?
У него было все. Он мог заполучить ее в свою постель в любое время, когда хотел. Она была внимательной и хорошей девушкой.
Я бессознательно сжимаю ладонь в кулак, думая об этом.
«Как, черт возьми, он мог так поступить с ней?»
— Ты злилась?
Могу сказать, что она обдумывает это по выражению ее лица, но затем медленно качает головой.
— Не совсем. Я имею в виду... Сначала конечно разозлилась, но была рада, что он рассказал мне об этом на следующий день вместо того, чтобы просто постоянно обманывать. — Черт возьми. — Но моя мама была очень, очень зла.
— Думаю, что любая мама бы разозлилась.
Она снова качает головой, на ее хорошеньком личике появляется мрачное выражение.
— Нет. Она злилась на меня.
— Какого хрена?
— Видишь ли, его родители и мои родители были лучшими друзьями. Все четверо хирурги. Они надеялись, что мы поженимся и произведем на свет какого-нибудь суперхирурга.
— Это ужасно.
Она не спорит.
— Так и есть. Но они смотрели на это иначе. Когда я сказала маме, что мы расстались из-за его измены, она была в ярости. Сказала мне, что это ничего не значит. Что мужчины ничего не могут с этим поделать.
Я прижимаю ее ближе к себе, мой желудок скручивает.
— Это полная чушь собачья.
Она кивает, обводя пальцем одну из моих татуировок.
— Согласна. Но у моего отца было так много романов за эти годы, что, вероятно, это то, во что она верит. И мама сама далеко не невинна.
— Вау.
Она улыбается, и ее лицо словно светится от оргазма и света камина в комнате.
— Да. В нашей семье все испорчено, но я не буду такой. Думаю, что муж в первую очередь должен быть другом. Это должно быть партнерство с полной честностью.
И снова мое нутро сжимается от ее слов, и меня тошнит от чувства вины.
— Вы с Лиамом... Вы, ребята, собирались пожениться, как думаешь?
Она выглядит задумчивой, ее кончики пальцев скользят по легкой дорожке волос ниже моего пупка.
— Не знаю. Мы на самом деле не говорили об этом.
— Вы встречались три года.
— Да, но когда мы говорили о будущем, в основном речь шла только о его карьере. Лиам мечтал стать врачом.
Я знал, что он сосредоточен на своей карьере, но думал, что он также сосредоточен и на Эверли. Сейчас все кажется искаженным. Я не знаю, чему верить.
— А о чем мечтаешь ты?
Эверли встречается с мной взглядом, ладонью поглаживая мой пресс, а затем улыбается, качая головой.
— Не скажу.
— Почему?
— Ты будешь смеяться.
Теперь она меня заинтриговала.
— Скажи мне.
Я вижу по ее лицу, что ей этого хочется. Эверли нервно покусывает нижнюю губу, а затем заправляет волосы за ухо.
— Когда я росла, если мне хотелось увидеть своих родителей, мне реально приходилось идти в больницу, чтобы сделать это. Все мои братья и сестры навещали их и однажды решили, что тоже хотят быть врачами или хирургами, но не я. Это было последнее, чего я хотела.
Это объясняет, почему она не на медицинском.
— Но я действительно была там добровольцем. — Она застенчиво отводит взгляд. — Это звучит так глупо.
— Совсем не глупо. Просто скажи мне. — Мне хочется знать о ней все.
— Ну, я приносила небольшие презенты из магазина подарков пациентам. И мне нравилось видеть, как их лица загораются, когда я приносила букет цветов. — Я вопросительно приподнимаю бровь, не зная, к чему та клонит, но отчаянно желая, чтобы она продолжала. — Просто... Несмотря на то, что все было мрачно, у них как будто щелкал внутренний выключатель, когда они видели цветы. Это давало им надежду. И они знали, что кто-то заботится о них.
Эверли отводит взгляд, и я знаю, что она смущена.
— Посмотри на меня.
Эв делает это, и я слежу за ее нежным горлом, когда она сглатывает, а затем прочищает горло.
— Я хочу нести такую радость. Хочу освещать мир, который... — Ее глаза закатываются. — Я знаю, что это не похоже на меня.
— Ты приносишь мне радость. — Я улыбаюсь, пытаясь превратить это в шутку, но на самом деле это не так. Она всегда заставляла меня улыбаться, даже когда ненавидела меня.
— Я хочу быть флористом. Чтобы у меня был свой собственный магазин. — Она поднимает один палец, чтобы указать им на меня. — Ничего не говори.
Я смеюсь, хотя ее локоть теперь упирается мне в живот.
— Я думаю, что это потрясающе. Почему бы и нет?
— Мои родители убили бы меня. Они уже закатили истерику, когда я решила изучать бизнес.
— Это пригодится, когда у тебя будет свой собственный магазин.
Эверли качает головой, а затем кладет щеку мне на грудь.
— Они этого не допустят.
— К черту их, ты взрослая.
— Я буду нищей взрослой без их денег.
— Я профинансирую. Врачи — богатые ублюдки.
Девушка хихикает, и мне нравится этот звук. Интересно, слышит ли она, как быстро от ее смеха бьется мое сердце.
— Да, но не сразу. Тебе еще сколько учиться... пять лет?
Я улыбаюсь.
— Мой отец уже богатый ублюдок. Я уговорю его на это.
Чувствую, как она улыбается рядом с моей обнаженной кожей.
— Это просто глупая идея. Я больше никому о ней не рассказывала.
— Даже Лиаму?
— Даже ему. Он не понимал всего этого бизнеса и ни за что не понял бы моей идеи с цветами.
Я стараюсь не радоваться тому факту, что знаю о ней то, чего не знал он. Это делает меня мудаком, но все равно улыбаюсь.
— У моей мамы была пекарня.
Она смотрит на меня с удивлением.
— Серьезно?
Я киваю головой, выдавая ей информацию, которую больше никто не знает.
— Да. Так познакомились мои родители. У нее была маленькая пекарня недалеко от шоссе. Однажды утром отец отправился туда позавтракать и разозлился, потому что его кофе остыл. Он потребовал поговорить с владельцем. Моя мама была владелицей и единственным работником. — Я думаю о своем отце, который напился до чертиков в годовщину ее смерти и рассказал мне эту историю. — Он был безжалостным, беспощадным финансистом в костюме, а она была крошечной женщиной в сарафане, совершенно не боявшейся его.
Эверли улыбается и проводит пальцами по моей щеке.
— Звучит как эпическая история любви.
Я фыркаю, не в силах думать о том, что мой отец любит кого-то, кроме себя.
— Он пригласил ее на свидание. Она отказалась, но налила ему кофе. — Я улыбаюсь на это. — Отец сказал, что не мог выбросить ее из головы. Он не привык к отказам. Итак, он возвращался каждый день в течение трех месяцев, пока мама, наконец, не смягчилась.
— Похоже, он любил ее.
— Может быть.
— Куп...
Я пытаюсь проглотить боль, превращающуюся в комок в горле.
— Я не могу представить, чтобы он был влюблен. Мама умерла от сердечного приступа. Вовремя не был поставлен диагноз. Никто не знал, что она больна, пока не стало слишком поздно.
Ее взгляд скользит по моей татуировке с изображением человеческого сердца, и ее пальцы скользят по ней.
— Мне очень жаль.
— Я был молод. Действительно молод.
— Что случилось с ее пекарней?
Я отвожу взгляд от нее и смотрю на огонь, все эти чертовы воспоминания переполняют меня.
— Отец продал ее. Он продал все — пекарню, а потом, когда умерли мои бабушка и дедушка, продал и их землю тоже. Как будто не хотел вспоминать ни об одном из них.
— Куп... — Эверли двигает рукой к моему лицу, возвращая мой взгляд к ней. — Иногда воспоминания слишком болезненны.
— Я предпочитаю думать, что он эгоистичный ублюдок. Мне нужна была земля моих дедушки и бабушки. Мне нужна была мамина пекарня. Она могла бы продолжать работать.