Ой, какой красивенький, – подумала Ирина, – вот у меня такой же будет.
Видимо, Ирина и не заметила, как вошла молодая мамочки. Проспала, разомлела на солнышке. Но какой –то молодой человек сразу уступил место. Мамочка сидела рядом с кондуктором. В проходе стоял только этот старикашка.
– Постоит, – мстительно подумала Ирина, – не развалится, без палочки вон ходит еще.
Ну, раз мамочка устроена, то и вставать Ирина была не намерена.
Но старик не унимался. Поток грязных ругательства, обидных слов и прозвищ так и лился на ее голову. Он стоял рядом и говорил, говорил, говорил, сверля ее ненавидящим взглядом своих маленьких свинячьих глаз.
– Распустились! Профукали страну! Нет Сталина на вас. Вот он бы навел порядок! Всех врагов народа на перевоспитание: в Сибирь, на Камчатку, на Соловки. Интеллигенция поганая. Расстрелять все вас надо. Погодите! Вернуться коммунисты к власти, всех вас на столбах повесят! Встань и уступи место ребенку, проститутка!
– Да, ладно, – дедушка, – успокаивала его кондуктор. Все устроились уже. Не расстраивайтесь.
– Я не расстраиваюсь. А вот таких тварей, душить надо! Да будь она проклята!
Утро было испорчено. Мечты все испарились. И этот злой вредный и ужасный старикашка вернул Ирину обратно из солнечных девичьих невинных мечтаний в жесткую грубую грязную, как лужи на дороге этого райцентра невзрачную и неудачную жизнь.
И снова где – то там глубоко в самом сердце или под ним вдруг снова услышала Ирина такой тонкий, такой нежный и такой напуганный детский голосок:
– Мама, я боюсь!
–Не бойся, не бойся, милый, – улыбнулась она, погладив инстинктивно свой маленький животик, словно по пушистой головке своего будущего первенца. И сердито посмотрела на разбушевавшегося старикашку.
– У, вредный, какой!
Она впервые испытала такое чувство ненависти и вражды, к нему, тому, такому злому и черному, обидевшего ее еще не родившегося мальчика. Настоящее, искреннее чувство материнской ненависти и волчьей вражды, которого она еще никогда ни к кому до этого не испытывала.
–Так ничего своему и не сказала? – спросила Вера, открывая окно регистратуры.
– Нет. – Улыбнулась Ирина, – Сегодня вечером обрадую.
– Ну и наивная ты, Ирка. – Вздохнула подруга, – разве мужики такому радуются?
– Мой, да! – гордо заявила Ирина, крикнув в окно регистратуры-
Кто там, первый? Подходите, – вспомнив некстати этого злого крикливого и наглого старикашку из автобуса, который так расстроил ее сегодня утром.
До слез обидные слова и проклятья до сих пор гремели в ушах, гудели в голове и острым ножом несправедливости уходили куда-то под сердце. И резали. И резали. И резали.
– Вер, я выйду, на минутку, на улочку.
– А что?
– Да так, подышу.
На улице лучше не стало. Кружилась голова. И все звучал этот визгливый крик:
– Дура, дура необразованная!
Скорая приехала быстро. Со слов Веры записали имя, фамилию и под вой сирены увезли.
– С Богом. – Вера тайно перекрестила подругу. – Выздоравливай.
Если с припадком и сердцем врачи разобрались быстро, то с женскими делами сложилось у Ирины неудачно. Сначала отвезли в терапию, оттуда в хирургию, и только потом в женское отделение больницы, когда уже было все запущено и поздно спасать ребенка. Так Ирина три недели и провалялась в больнице. Тимофей навестил ее только раз.
–Ирина, некогда мне. Экзамены, да зачеты надо сдавать. Готовлюсь, сама знаешь.
Девчата с работы навестили, посочувствовали, поддержали, старались успокоить. Да что уж там успокаивать!
– Я сожалею, – сказал печально молодой врач при выписке. Бывают такие очень редкие и сложные случаи внематочной. Мы сделали все, что могли.
–У меня будут дети?
Врач промолчал.
Лишь отрицательно покачав головой, быстро вышел.
Они сидят с Тимофеем в своем любимом кафе. Сколько здесь было проведено с ним времени, замечательных тихих вечеров. Это кафе, расположенное на самой окраине районного центра им, очень нравилось. Красивый интерьер, хорошая спокойная музыка, а по вечерам гитара, саксофон. Им здесь всегда было хорошо. Но не сегодня. Но не сейчас.
– Понимаешь, Ирка, – продолжал объясняться Тимофей, – у нее папа заместитель главы администрации, мама – прокурор. Это хорошая семья. И мы с Таней просто подходим друг к другу. Мы просто созданы друг для друга. У нас много общего. Она тоже машинами увлекается. Видела, какая машина у папы?
Ирина неопределенно пожала плечами. При чем здесь машина? О чем это он? О какой Тане? Вот ведь она, Ирина, только что сегодня приехала из больницы, пригласила его пообедать, ей так надоели эти однообразные больничные меню, что пообедать здесь, с любимым Тимкой, она мечтала все время, пока валялась после операции в шестиместной палате, где пациентки менялись чуть не каждые два-три дня. О чем это он? Три недели разлуки. Три недели не виделись. А он о какой-то новой знакомой, да причем здесь новая? Ведь они с Тимкой еще с пятого класса дружат. Ведь она Тимку и в город вытащила, и помогла ему в техникум поступить, и квартиру для них на последний свой сестринский заработок снимала. Одевала. Кормила. О чем это он?