— Ничего? — воскликнула она. — Ужели вы столь мало страшитесь дракона, что можете говорить так легко об этом?
Я не мог удержаться от улыбки; было так странно видеть, что принцесса в таком возрасте еще сохранила веру в сказки.
— Я думаю, ваше высочество, — сказал я, — что в настоящее время дракон не является препятствием, которое мы должны серьезно принимать во внимание. Вам, очевидно, не сообщили, что это чудовище давно перестало существовать.
— И вы убили его! — воскликнула она, и глаза ее вспыхнули восхищением. — Я могла бы догадаться об этом. Он убит — и ныне даже дядя мой не властен более удерживать меня здесь! Много долгих месяцев я не смела выглянуть в окно, но теперь я могу снова созерцать дневной свет без страха!
Она отдернула при этих словах занавеси, обнаружив большое окно; в следующее мгновение она отпрянула с подавленным криком ужаса.
— Зачем вы обманули меня? — спросила она негодующе, тоном упрека. — Ведь он существует. Он еще там. Смотрите сами.
Я взглянул. Окно выходило во двор позади замка, где я еще не был, и теперь я увидел нечто до такой степени неожиданное, что едва мог поверить собственным глазам.
Над зубчатой наружной стеной я увидел возвышающуюся огромную бугристую голову, покачивающуюся на длинной гибкой шее из стороны в сторону с зловещей бдительностью. Хотя остальное тело зверя было скрыто стеной, я видел вполне достаточно, чтобы убедиться, что это не может быть не что иное, как дракон, и притом весьма внушительный.
Мне казалось, я понял, почему слуга так торопился ввести меня внутрь замка, хотя и пожелал, чтобы он объяснил мне тогда все несколько подробнее.
Я стоял, глядя на дракона, но не сделал никакого замечания.
Сказать по правде, я в этот момент не чувствовал себя в состоянии сделать какое-либо замечание.
Принцесса заговорила первая.
— Вы, кажется, изумлены, сэр, — сказала она, — но вряд ли вы не ведали, что дядя мой поставил это свирепое чудовище сторожить сии стены, чтобы удержать меня, если бы я попыталась бежать отсюда.
— Я могу только сказать, ваше высочество, — ответил я, — что это первое упоминание об этом обстоятельстве, которое я слышу.
— Все же вы мудры и сильны, — сказала она, — вы наверное придумаете способ, которым избавите меня от этой гнусной твари.
— Если вы разрешите мне задернуть занавеску, — сказал я, — то я попытаюсь придумать что-нибудь… Прав ли я, полагая, что это животное — собственность вашего дядюшки…
Она ответила, что это так.
— Тогда, мне кажется, я вижу выход, — сказал я, — вашего дядю можно вызвать в суд по обвинению в том, что он позволяет гулять на свободе такому опасному животному, так как оно, очевидно, не находится под достаточным надзором. И если обратиться к магистрату, ссылаясь на закон 1871 года, ему может быть приказано уничтожить это животное немедленно.
— Вы мало знаете моего дядю, — сказала она с оттенком презрения, — ежели думаете, что он согласиться уничтожить единственного оставшегося у него дракона по приказу кого бы то ни было.
— Он будет подвергнут штрафу в 20 шиллингов в день, пока не исполнит этого, — ответил я. — Во всяком случае, я могу обещать вам, что, если только мне удастся выбраться отсюда, то вам не придется подвергаться этим неприятностям очень долго.
— Ужели? — воскликнула она. — Уверены ли вы вполне в успехе?
— Собственно говоря, да, — сказал я, — я обращусь, конечно, если я смогу безопасно попасть домой, завтра утром первым делом в суд; если мне только удастся убедить суд, что смысл закона достаточно широк, чтобы охватить не только собак, но и других опасных четвероногих, то дело будет уже почти сделано.
— Завтра, завтра! — повторила она нетерпеливо. — Ужели я должна еще раз повторять вам, что сейчас не время медлить? Истинно, сэр, ежели мне вообще быть спасенной, то только ваша рука может освободить меня от этого отвратительного червя!
Сознаюсь, что я подумал, что она обладает совершенно необычной точкой зрения на взаимоотношения адвоката и клиента.
— Если бы, — сказал я, — его можно было бы, хотя бы с приблизительной точностью, назвать червем, я не испытывал бы ни малейшего колебания перед нападением на него.
— Итак, вы сделаете это? — сказала она, не поняв меня, как обычно. — Скажите, что вы сделаете это, ради меня!
Она была так привлекательна, когда обращалась ко мне с этим призывом, что у меня решительно не хватило духа огорчить ее прямым отказом.
— Нет ничего, — сказал я, — то есть ничего разумного, чего бы я не сделал с радостью ради вас. Но если вы только подумаете, то сейчас же увидите, что в цилиндре и пальто, и совершенно без всякого оружия, кроме зонтика, у меня нет и тени шанса на победу над драконом. Перевес был бы безнадежно на его стороне.
— Вы говорите правду, — ответила она к моему удовольствию, — я не могу желать, чтобы рыцарь мой вступил в столь неравный бой. Итак, не имейте сомнений в сем деле.
При этом она хлопнула в ладоши, чтобы вызвать слугу, который появился так быстро, что, мне кажется, он не мог быть очень далеко от замочной скважины.
— Этот благородный джентльмен, — объяснила она ему, — желает выйти и сразиться с драконом за нашими стенами, если только он будет достаточно вооружен для сей смертельной битвы.
Я хотел объяснить, что она придала моим замечаниям смысл, которого я не намеревался им сообщать, но старик был так многословен в своих благодарностях и благословениях, что я не мог вставить ни слова.
— Ты поведешь его в оружейную, — продолжала принцесса, — и посмотришь, чтобы он был одет в броню, достойную столь рыцарского поединка. Сэр, — добавила она, обращаясь ко мне, — в сей час у меня не хватает слов. Я не умею даже поблагодарить вас так, как хотела бы. Но я знаю, что вы сделаете все, что в ваших силах, ради меня. Если бы вы пали…
Она остановилась, очевидно, не будучи в силах закончить фразу, но это было излишне. Я знал, что случится, если я паду.
— Но вы не падете, — продолжала она, — что-то говорит мне, что вы возвратитесь ко мне победителем; и тогда, тогда, — если бы вы потребовали от меня любой награды, да (здесь она божественно покраснела) — будь это даже вот эта моя рука, вам не будет отказано в ней.
Никогда за всю свою практику я не был в более затруднительном положении.
Здравый смысл говорил мне, что совершенно недопустимо с ее стороны ожидать таких услуг от лица, которое призвано только подать ей юридический совет. Даже если бы я исполнил это с успехом, — что, чтоб не сказать более, было сомнительно, — моя практика вероятно пострадала бы, если бы мое участие в таком деле стало известно. Что касается специального вознаграждения, которое она так щедро предложила, то об этом, конечно, не могло быть и речи. В моем возрасте женитьба на легкомысленной 18-летней девушке, — вдобавок, еще принцессе, — была бы слишком рискованным предприятием.
И все же, потому ли, что я хотя и пожилой холостяк, от природы склонен, не подозревая этого, к романтизму и рыцарству, или по какой-нибудь другой причине, которую я не в состоянии объяснить, но как-то случилось, что я поцеловал маленькую руку, которую она протянула мне, и вышел, не говоря более ни слова, чтобы сразиться, как только сумею лучше, за нее с таким проклятым зверем, как дракон. Не могу сказать, чтобы меня это веселило, но как бы то ни было, я пошел.
Я последовал за слугой, который повел меня вниз, но не по той лестнице, по которой я поднялся сюда, а затем через огромную сводчатую кухню, населенную только черными тараканами, которых было бесчисленное множество. Только чтобы поддержать разговор, я сделал какое-то замечание об их многочисленности и живучести, и спросил, почему, по-видимому, не предприняли никаких шагов, чтобы избавиться от такого очевидного неудобства.
— Увы, благородный сэр, — ответил он, грустно покачивая своей старой седой головой, — очищать это помещение от сей чумы было обязанностью поваренка, а последний из холопов уже давно исчез из наших покоев!