Она все видела. Как дядя Эдвард поймал взгляд ее отца и подмигнул, а тот поморщился как от неприятного воспоминания. Как сидящая с идеально прямой спиной бабушка, Дюши, с холодной яростью уставилась на дядю Руперта. Она злилась не на него, а из-за того, что он тоже должен уйти на фронт. Дюши такая старомодная, она считает, что сражаться и умирать должны простолюдины. Иного она понять не может. А Полли все понимала.
Комната постепенно оживала – взрослые заерзали в креслах, что-то забубнили, начали прикуривать сигареты и отправлять детей на улицу, поиграть. Случилось страшное, а семейство Полли делало вид, будто ничего не изменилось. Они всегда так поступали, если происходило что-то плохое. Год назад, когда объявили о мирном договоре, они вели себя иначе, но присмотреться к их реакции Полли не удалось. Она испытала такую вспышку изумления и радости, что лишилась сознания. «Ты вся побледнела, а потом хлопнулась в обморок», – рассказала ее кузина Клэри, которая занесла этот случай в особый дневник, куда записывала все, что могло ей пригодиться для будущей карьеры писательницы. Полли почувствовала на себе взгляд Клэри и коротко кивнула – да, пора отсюда выметаться, – как вдруг раздался нарастающий вой сирен, и Тедди воскликнул:
– Авиация! Черт! Так скоро?!
Все повскакивали с мест. Бриг скомандовал взять противогазы, дождаться остальных в холле, а потом идти в убежище. Дюши отправилась предупредить слуг. Мать Полли, Сибил, и тетя Вилли сказали, что заберут Уиллса и Роли из коттеджа, а тетя Рейч – что сбегает в Милл-Фарм помочь сестре-хозяйке приюта с эвакуированными малышами. Брига почти никто не послушал.
– Если хочешь захватить свою писанину, я понесу оба противогаза, – предложила Полли, когда они тщетно пытались найти в их спальне картонную коробку с бумагами. – Черт! Куда же мы ее сунули?!
Вновь раздались сирены – однако теперь они не выли, а издавали ровный гул.
– Отбой! – крикнул кто-то из холла.
– Ложная тревога, наверное, – проговорил Тедди разочарованно.
– Все равно из этого противного древнего убежища мы ничего бы не разглядели, – отозвался Невилл. – Ты и сам слышал, они специально этой войной прикрываются, чтобы на пляж не ходить. Ужасно несправедливо.
– Не говори таких глупостей, Невилл! – одернула его Лидия. – В военное время на пляжи не ходят.
Какая напряженная тут атмосфера, подумала Полли. А вот вне дома – приятное воскресное утро, пахнет листвой, которую сжигает Макалпайн, и кажется, будто ничего не изменилось.
Детей выставили из гостиной – взрослые хотели побеседовать между собой, и те, кто таковыми еще не считался, разумеется, сочли подобные меры отвратительными.
– Они же и так при нас не только шутят и смеются, – посетовал Невилл, выйдя в холл вместе с остальными детьми.
Прежде чем кто-то успел поддержать его или, напротив, заткнуть, из гостиной выглянул дядя Руперт.
– Все, кто так и не нашел свои чертовы противогазы, найдите их сейчас же, – сказал он. – И на будущее: они должны лежать в оружейной. Бегом на поиски.
– Ненавижу, когда меня считают ребенком, – пожаловалась Луиза Норе по пути к Милл-Фарм. – Теперь они будут там часами сидеть и решать нашу судьбу, словно мы пешки в их игре. Должны же мы иметь возможность хотя бы высказать свое мнение, прежде чем все что-то станет свершившимся фактом.
– Сперва с ними надо согласиться, а потом сделать так, как считаешь нужным, – сказала на это Нора.
То есть так, как хотелось ей самой, догадалась Луиза.
– Чем собираешься заняться после учебы?
– Я тут больше не останусь. Пойду учиться на медсестру.
– Нет-нет, не надо! Подожди до Пасхи. Тогда мы сможем уйти вместе. Без тебя я окончательно возненавижу это домоводство. И вообще, могу поспорить, что семнадцатилетних на курсы не берут.
– Меня возьмут, – возразила Нора. – И у тебя все будет в порядке. Теперь ты не так тоскуешь по дому, худшее позади. Жаль, конечно, что ты на год младше, это значит, что еще не скоро начнешь приносить пользу обществу. Зато научишься готовить лучше моего и…