Сибил в довольно бесформенном крепдешиновом платье – после рождения Уиллса она набрала вес – делилась со свекровью своими переживаниями.
– Это всего лишь стадия, – спокойно отвечала та. – Помню, Эдвард часто плевался, когда выходил из себя. У него случались неконтролируемые приступы гнева, и я, разумеется, переживала. У детей это бывает. – Она сидела во главе стола с идеально прямой спиной; как всегда, в шелковой блузке с крестиком из сапфиров и перламутра на аккуратной груди; твердый взгляд, полный чувства собственного достоинства, устремлен на невестку.
– Эдвард вообще был самый непослушный из всех детей, – засмеялась она, вспоминая. – Когда ему было лет десять, он собрал в саду все до единого нарциссы, связал их в пучки, утащив ленты у сестры, и продавал у дороги. Рядом поставил табличку с надписью «Помогите бедным», и знаешь, кого он имел в виду? Себя! За предыдущую провинность мы лишили его карманных денег, а он хотел какой-то особенный волчок. – Она вытащила из-за браслета золотых часов кружевной платок и промокнула глаза.
– И как, получил?
– Ну что ты! Я заставила его отнести все деньги в церковь на пожертвования. Ну и, конечно же, его отшлепали.
– Вы, наверное, обо мне говорите, – вмешался Эдвард, сидящий напротив.
– Да, милый.
– Я и в школе был невыносим, – признался Эдвард. – Не понимаю, как вы все меня терпите!
Нужно быть очень уверенным в себе, чтобы такое выдать, подумала Сид, но тут ее мысли прервала Джессика.
– Вот бы Кристоферу послушать – он чувствует себя таким неудачником в школе.
– А он и есть, – заметил ее муж. – В жизни не видел, чтобы парень упускал столько возможностей!
– Ему хорошо дается латынь, – поспешно возразила Джессика.
– Потому что ему нравится латынь, вот и все. Он должен преодолевать трудности и работать над собой даже там, где неинтересно.
– И естествознание. Он хорошо разбирается в зверях и птицах.
– Вряд ли кто-то и вправду работает над собой там, где скучно, – заметила Вилли. – Взять хоть Луизу: все годы обучения с мисс Миллимент она только и делала, что читала пьесы да романы. У нее едва зачаточные знания математики и латыни. Или греческого.
– Мисс Миллимент учит их греческому? – удивился Руперт. – Она просто прелесть! Интересно, кто обучал ее саму? Она чертовски хорошо разбирается в живописи.
– Подозреваю, она занималась самообразованием. Мама, ты, наверное, в курсе? – Вилли повернулась к леди Райдал; та взглянула на нее озадаченно.
– Понятия не имею. Она родом из почтенной семьи, и леди Конвей рекомендовала ее для девочек. Разумеется, я не интересовалась ее личной жизнью.
– Мне кажется, девочкам лучше обучаться дома, – вставил Хью. – Рейч, ты ведь тоже ненавидела свой пансионат, помнишь?
И Сид заметила, как та болезненно сморщилась при этом воспоминании.
– Да, было, зато учеба пошла мне на пользу.
Она так устала – даже есть не может, отметила Сид. Ей хотелось сказать: «Милая, иди ложись, я принесу тебе что-нибудь», но ведь она не у себя дома! К тому же ей не полагается любить Рейчел открыто; по сути, у нее вообще нет никаких прав…
После этого она уже не сводила глаз с Рейчел. Хозяйка дома обращала внимание присутствующих на цветы, красиво оформленные в центре стола – по-видимому, работа Зоуи, однако Сид видела лишь Рейчел. В семье полагалось съедать все до конца – Дюши не любила выбрасывать еду, – и Рейчел с явным усилием клевала телятину, кроша хлеб на маленькие кусочки и запивая водой. Сейчас ей приходилось не только разбираться с бесконечными проблемами детского приюта, но и сносить бремя родительского конфликта на эту тему, хотя в прошлом году все было значительно хуже, учитывая, что размещать деток совсем негде, кроме теннисного павильона. Практические соображения нисколько не повлияли – как, впрочем, и всегда – на патриархальную щедрость Брига, однако задели – и до некоторой степени до сих пор задевали – чувства матери, имевшей свои представления о благоразумии и приличии. Рейчел не выносила конфликтов, однако именно ей выпала незавидная участь посредника между родителями: приходилось смягчать деспотичные, размашистые планы отца и щекотливые, не имеющие ответа вопросы матери, что, похоже, устраивало обе стороны: Бриг не выносил вмешательства в его распоряжения, а Дюши никогда не противостояла ему открыто. Таким образом, дочь в роли буфера позволяла им продолжать дружелюбные отношения на публике. Однако такой расклад – как и многое другое в ее дочерней жизни – достигался за счет самой Рейчел. В данном случае на кону стояла ее благотворительность, и ей приходилось прогибаться подо всех.