Он снова грубо отталкивает ШАХРАЗАДУ, и тот пятится еще дальше. МИСС КОЛЛИНЗ отпихивает ШАХРАЗАДУ все дальше по улице.
ШАХРАЗАДА: Я ударила не так уж сильно. Перестань меня бить, а то пожалеешь! (Скрываются из виду.) Офицер, офицер, это самое, она сует мне в задницу карандаш для бровей!
Их голоса постепенно смолкают.
Из многоквартирного дома выходит девушка лет двадцати пяти.
ДЕВУШКА: Извините, мисс, вы случайно не видели здесь говно?
БОНДЖИ: Ты имеешь в виду Элвина Кунца?
ДЕВУШКА: Нет, у него нет имени: это обычное, заурядное, безымянное говно.
БОНДЖИ: А как оно выглядит? Синее?
ДЕВУШКА: Нет, нет, нет, нет!
БОНДЖИ: Зеленое?
ДЕВУШКА: Нет, нет, нет, нет!
БОНДЖИ: Красное?
ДЕВУШКА: НЕТ! НЕТ! НЕ-ЕТ! НЕТ! Просто маленькая желтенькая какашка.
БОНДЖИ: Нет, не видела. Не хочу показаться назойливой, но эта какашка чем-то дорога вашему сердцу?
ДЕВУШКА: Что за ересь! Это просто на ужин.
БОНДЖИ: A-а, но почему она должна здесь валяться?
ДЕВУШКА: Я достала ее, чтобы покрасить в желтый цвет, и наверное, она выпала из сумки, когда я входила.
БОНДЖИ: И часто ты ешь на ужин говно?
ДЕВУШКА: Что за бред! Вот ты бы хотела есть одно говно?
БОНДЖИ: Тут ты права.
ДЕВУШКА: Сегодня вечером у меня гости. Я пригласила на ужин двух очень энергичных, обворожительных мужчин и хочу произвести наилучшее впечатление.
БОНДЖИ: И поэтому угощаешь их говном.
ДЕВУШКА: Ты меня замучила! Уверяю тебя, у меня нет ни малейшего намерения угощать гостей говном. Какашка — для меня. Всем известно, что мужчины гораздо больше уважают женщин, если те ловко хавают говно. Кстати, не хочешь поужинать с нами?
БОНДЖИ: Не знаю. Зависит от того, что там еще в меню.
ДЕВУШКА: Не могу тебе сказать: ужином заведует Расселл. Он должен прийти с минуты на минуту. Поэтому мне нужно поскорее найти какашку. Я хотела положить ее на середину стола перед его приходом.
БОНДЖИ: Если случайно наткнусь на нее, дам тебе знать.
ДЕВУШКА: Честно говоря, я приглашаю тебя из-за Рассела. Он мало общается с девушками, и я — его единственная коллега. Однако я знаю, что он бы с удовольствием пообщался. Я его как бы усыновила — он такой милый мальчик! Я всегда о нем забочусь, а ты вроде как славная девушка. Может, ты ему понравишься, и кто знает, может, отхватишь себе классного хахаля. Давай, пошли с нами.
БОНДЖИ: Может, это и неплохая мысль. Я ведь так и не поела. Ладно, пойду с вами.
ДЕВУШКА: Чудесно. Ты будешь в восторге от Расселла: он невероятно талантливый, совершенно блестящий ум. Писатель с очень самобытной точкой зрения — он высмеивает женщин. Пишет абсолютно блестящие эссе — ни слова не разберешь! Вдобавок ко всему, он человек, умудренный опытом: сообщил мне, что перепробовал все на свете.
БОНДЖИ: В смысле, его даже трахали.
ДЕВУШКА: Могу поспорить, он прошел даже через это: он такой эс-тэт! Кстати, меня зовут Вирджиния Фарнэм, но я больше люблю, когда меня называют Имбирек: это так метко меня характеризует — бойкая и пикантная.
БОНДЖИ: Бонджи Перес.
ИМБИРЕК: Так приятно с тобой познакомиться, Бонджи. Расскажи немного о себе. Какие у тебя пороки?
БОНДЖИ: У меня нет никаких пороков — я никогда не пью, не играю в азартные игры и не работаю.
ИМБИРЕК: Понятно, простая старомодная девушка. По-моему, это миленько. Ну а я из этих современных девах — вечно иду на обгон.
БОНДЖИ: Обгон чего?
ИМБИРЕК: Ну знаешь, вперед — окунуться в реальный мир, в мир мужчин, и пока мне не на что жаловаться. У меня фантастическая работа — я имею дело исключительно с мужчинами.
БОНДЖИ: У нас много общего — я тоже.
ИМБИРЕК: Но я работаю только с самыми интересными мужчинами — сплошные невротики. Обожаю Невроз, это такой простор для творчества! Твори ментальными блоками, выражай свои комплексы — вот мой девиз. Я как раз недавно обсуждала это на вечеринке с Реджи Ронкони, — ну знаешь, известный режиссер, — и он полностью согласился. Потом мы обсудили роман, который я пишу, — про измученного впечатлительного юношу, пытающегося найти себя. Этот роман — глубинное выражение моего самого сокровенного «я». Потом я показала ему свои верлибры, и он пришел в полный восторг. Мужчины разбираются во всем гораздо лучше женщин.
БОНДЖИ: Да, в женщин они врубаются.
ИМБИРЕК: Должна признать, моя поэзия отличается некоей чистотой — чистое чувство, не скованное ни единой мыслью, позицией или идеей. Потом беседа перешла в очень глубокое экзистенциальное русло: мы обсудили свободу и как это изумительно — быть свободным для секса.