26 апреля 1988 года, одинокая и нищая, Валери Соланас умерла от эмфиземы и пневмонии в гостинице для бедных в районе Тендерлойн в Сан-Франциско. Ей было 52 года, она сидела на наркотиках, а зарабатывала на них проституцией. Другие проститутки, знавшие ее в те времена, говорили, что она была стройна, элегантна и, выходя на улицу работать, всегда надевала платье из серебряной парчи.
14 января 1991 года в журнале «Нью-Йорк» в статье «Феминистский кошмар Энди Уорхола» Роман Гейтер взял интервью у Дороти Моран, матери Соланас. Она опровергала большую часть того, что писали о последних годах Валери: «Соланас в семидесятых тихо жила в Нью-Йорке, а потом в Фениксе и в Сан-Франциско. "Я думаю, у нее были хорошие друзья, которые сильно ее выручали"». Моран отрицала, что в семидесятых Соланас часто попадала в психиатрические лечебницы: «Она писала. Она считала себя писательницей, и я думаю, у нее все-таки был талант. Несколько лет она даже прожила с мужчиной… У нее было отличное чувство юмора».
Валери Соланас похоронена в Вирджинии возле дома своей матери.
(перевод О. Липовской)
Роксанна Данбар-Ортиз. От колыбели до лодки
«Сторонница сверхвласти женщин стреляла в Энди Уорхола». Этот газетный заголовок навсегда изменил мою жизнь. Я хочу рассказать об этом открытии и о том, куда оно меня привело.
Я — ветеран радикального активизма. У меня докторская степень по истории, я уже 25 лет преподаю в Университете штата Калифорния и опубликовала множество научных монографий и статей, а совсем недавно вышли мои исторические мемуары «Красная грязь: Становление оклахомки». Я участвовала в международном движении за права человека, занимаясь главным образом проблемами коренных народов, трудовых мигрантов, беженцев и женщин.
Почему я пишу о Валери Соланас и почему считаю, что ее жизнь, наследие и наша память о ней так важны? Уже тот факт, что мне приходится упоминать об Энди Уорхоле, чтобы написать о Валери Соланас, отвечает на этот вопрос: мы по-прежнему живем в мире (богатых) мужчин. Но Валери была не просто женщиной, а блестящим художником, большую часть своей взрослой жизни провела на улице, в нищете, и так же умерла — в сан-францисском округе Тендерлойн.
Вторник, 4 июня 1968 года. Я в Мехико, сижу в ресторане «Сэнборнс» — в его изначальном виде, с фотографиями в сепии: Эмилиано Сапата и Панчо Вилья именно здесь отмечают свою революционную победу в 1914 году. Жан-Луи решил познакомить меня со старым другом Артуро. Артуро — мексиканец, поэт и анархист, активно участвует в протестах против Олимпийских игр, которые должны состояться в Мехико в октябре. С Жаном-Луи мы вместе уже четыре года, и хотя много времени провели в Мексике, с Артуро я встречаюсь впервые.
Я злая и мрачная, потому что Жан-Луи называет меня mi esposa — «моя жена». Он обращается так ко мне уже две недели: нам пришлось уладить формальности, чтобы я могла получить французский паспорт, с которым можно поехать на Кубу без визы. Думаю, Жан-Луи устроил эту встречу, чтобы отговорить меня от поездки на Кубу. Артуро называет Фиделя «статистом на службе у советского империализма». Я уезжаю на Кубу в пятницу — через три дня. Жан-Луи пошел на попятный. По-моему, всерьез он туда и не собирался, просто хотел заманить меня в ловушку брака и использовал паспорт как приманку. Это сработало, и теперь я чувствую, что меня обманули, мною манипулируют.
Пять лет назад я бросила мужа и ребенка и поклялась, что больше никогда не буду женой и матерью. Я стала феминисткой (в теории) в 1963 году, прочитав «Второй пол» Симоны де Бовуар, но, как и она, на практике осталась неэмансипированной.
Четыре года я проучилась вместе с горсткой студенток в магистратуре исторического факультета Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. К каждой из нас приставали известные профессора, и всех нас оскорбляли аспиранты (у них сплошь были жены и любовницы, которые финансово их поддерживали, готовили, стирали, а в придачу еще и печатали на машинке их произведения). Уже целых два года проводились студенческие акции протеста против войны во Вьетнаме, апартеида и губернатора Рейгана — и все эти акции возглавляли мужчины. После этого, после бесконечных дискуссий о произведениях Р. Д. Лэйнга, Пола Гудмена, Маршалла Маклюэна, Герберта Маркузе, Клода Леви-Стросса, Жака Лакана, Жан-Поля Сартра, Жан-Люка Годара, Франсуа Трюффо и т. д. и т. п. к 1968 году моя практика начала догонять теорию. Главным образом я делала публичные выпады против мужчин, в частности, Жан-Луи и его друзей, и громко хлопала дверьми.