Один из оставшихся четырёх выходит в коридор, моментально отправляясь к праотцам.
Три.
Намджун проходит в гостиную, ловя на себе удивлённые взгляды.
— Субин, ты чего… Стоп, — один из охотников присматривается к его лицу, цепляя взглядом смутно изменившийся облик «напарника». — А где твоя родинка на шее?
Но прежде, чем кто-либо успевает что-то сообразить, Джун выстреливает охотнику прямо в голову, выхватывая арбалет и выбрасывая его в окно.
Второй охотник реагирует почти сразу, молниеносно хватаясь за оружие, но когда речь идёт о вампирах — «почти» может решить весь исход сражения.
Намджун находит отрубленную его же тесаком голову одним из самых прекрасных зрелищ, но любоваться особо некогда: остаётся последний, но что за чёрт?
Смотря в открытое окно и подмечая скрывающуюся фигуру в лесной чаще, Намджун понимает, что проебался, однако чувство радости сильнее всего остального: у него получилось, он смог преодолеть одно из самых жутких событий в своей жизни!
Обессиленный этой новостью, Нам с радостью смотрит на своих родителей, однако в ту же секунду ужасается, шокировано пятясь назад.
Вместо моложавых на вид вампиров, пусть и фактически мёртвых, но, как бы странно это ни звучало, вполне себе живых, он видит перед собой ходячие трупы с разлагающимися телами и соответствующим запахом. Они протягивают руки к своему сыну и медленно продвигаются в его сторону, однако не доходят буквально пары шагов и вялятся на пол, закрывая глаза и вытягиваясь на деревянной поверхности.
— Они мертвы, Намджун.
Он оборачивается, машинально доставая оружие, и видит перед собой Юнги, поджавшего губы и пытающегося взглядом передать своё сожаление.
— Откуда ты… — начинает Джун, но его тут же перебивают:
— Из другого кошмара. Кажется, я понял, как всё это работает, ещё когда… Впрочем, это сейчас не имеет значения. Важно то, что всех, кто попал в то пространство, откидывает в самый жуткий момент их жизни, и они, по идее, должны с ним бороться. Однако то, что произойдёт в случае победы, никак не повлияет на реальность. Я видел то, что было ближе к концу, и симпатично лежащую голову этого сукиного сына тоже, но в нашем мире ничего не изменится в лучшую сторону. Они мертвы, Нам, были мертвы тогда и сейчас не воскреснут.
— С чего ты вообще это решил? — в голосе Намджуна начинают проскальзывать истеричные нотки.
— А вид двух разложившихся тел тебя ни на что не натолкнул? — Юнги едва вздёрнул левую бровь, пытаясь похлопать друга по плечу, но тот с раздражением откинул его руку, отвернувшись в противоположную сторону. — Ну да, конечно, убегай от проблем, если тебе так легче, и до последнего надейся на чудо. Я не хочу говорить, что произошло в моём кошмаре, но раз уж я стал свидетелем твоего, послушай: нет такой силы, которая могла бы воскресить мёртвых. Есть только самообман и пресловутое желание.
— Но в чём тогда грёбаный смысл?
— В том, чтобы научиться жить с мыслью, что это произошло и что это нельзя изменить. Мне реально жаль, что не существует супер мега обряда, чтобы бац — и все живы-здоровы, но раз уж не нашлось бешеного гения, который бы придумал это, не проще ли отпустить тех, кто дорог, и не добивать этим дерьмом свою психику, знаешь?
— Ты такой говнюк, — усмехается Джун, вытирая слёзы, — но за это я тебя и люблю.
— Иу, — морщится Юнги, но Намджун спиной чувствует, что тот улыбается.
— Так в этом весь смысл, да? Просто принять то, что случилось в твоей жизни?
— Поверь, иногда это сделать сложнее, чем выиграть в рукопашной у тролля.
***
— Ты предал свой народ…
«О звёзды, а ты всё та же»
— Ты подверг опасности всех нас…
«Возможно, теперь ты не кажешься мне столь прекрасной, как раньше»
— Ты поставил под угрозу существование коммуны…
«Да-да, дальше будет про изгнание?»
— Отныне ты больше не принадлежишь нашему роду. Ступай отсюда, Ким Сокджин, и забудь о существовании этого места раз и навсегда!
Сокджин покорно кивает, позволяя конвою увести себя прочь с её глаз. Он оборачивается, совсем как в реальности, чтобы посмотреть ей в глаза и утонуть в них, однако…
Ким видит в них лишь лёд и пустоту. Абсолютную, всепоглощающую пустоту, в которой нет места для любви (разве что к самой себе) и привязанности (к трону, возможно). В памяти невольно всплывают светло-карие глаза одного до боли знакомого вампира.
В них-то Джин всегда мог видеть тепло и поддержку, а также, хоть он упорно и игнорировал этот факт — обожание, что-то схожее с восхищением и безграничной любовью к объекту своего почитания. В них могла плескаться радость, иногда — злость на Сокджина и его упрямство, но в них никогда не было холода и равнодушия, в отличие от взгляда напротив.
«Какой же я кретин, — тоскливо думает Джин, больше всего желая увидеть вместо фарфоровой куклы, каменным изваянием застывшей на троне, «проклятого кровопийцу и просто невыносимого парня», который пусть и не так идеален, зато — живой. — Глаза — зеркало души. В твоё я теперь могу только плюнуть».
Джин опускает голову, прежде, однако, подмечая чьи-то внимательные глаза посреди крон деревьев.
«Дожили, гоблин меня побери. Уже Намджуны на ветках мерещатся»
… Но как же сильно удивился Джин, когда понял, что это была вовсе не галлюцинация…
***
— Как вы здесь вообще оказались, да ещё и вдвоём?
— Спасибо, что спас, Юнги, я так рад тебя видеть, Юнги, — начинает бурчать фей, разглядывая наручники и прикидывая, как бы половчее снести замок.
— И не надейся, это — эльфийская сталь. Она даже взрыв переживёт и не треснет, специально для таких умников, как ты, делали.
— Умный гор не обойдёт, умный кинется в проход, — бормочет Юнги, после чего добавляет: — Джун, притащи-ка мне какую-нибудь тряпку.
— Зачем? — паникует Джин. — Что ты, чёрт возьми, собрался делать?
— Кидаться в проход, — отсекает Юнги и впихивает принесённую Намом тряпку Киму в рот, используя её в качестве кляпа. — Будет больно, не хочу, чтобы твои вопли слышал весь лес.
Глаза Сокджина округляются, и он уже набирает воздуха в лёгкие, чтобы выплюнуть злосчастную тряпку и высказать всё, что он об этом думает, когда Юнги резко дёргает его палец, после чего раздаётся характерный хруст.
— Ты что, ему палец сломал? — орёт Намджун, видя застывшие в глазах эльфа слёзы и морально готовясь проломить горе-спасителю череп.
— Обижаешь. Всего лишь вывихнул.
— Всего лишь?! — Намджун хочет продолжить препираться, но видит, как Юнги благополучно вытаскивает пострадавшую кисть Джина из наручников, и затихает.
— Ваша проблема, ну, в смысле эльфов, — начинает Юнги, — в том, что вы всегда думаете слишком сложно. Действительно, ваша хвалёная сталь переживёт и мою прапрапрабабку, но вашим извилинам просто невдомёк, что есть существа, которые могут снять её по старинке.
— Звучит так, будто ты разбираешься в теме, — фыркает Нам.
— Ещё одно слово, и вправлять пальцы будешь сам, что, вероятнее всего, приведёт к их трагической поломке.
— Понял-принял. Молчу.
Когда с наручниками было покончено, а пальцы вернули на их законное место, Сокджин, критически оглядев свои конечности, констатировал:
— Они теперь кривые, вандал!
— Неправда, они ровно такие же, какими были до этого.
— … И вы так и не ответили, какого чёрта забыли в моём кошмаре, — с акцентом на предпоследнее слово добавляет Джин.
— Понимаешь ли, это долгая история, требующая более спокойной обстановки, нежели чёртова комната, куда в любой момент могут прийти по твою душу.
— И да, — Намджун неловко откашливается. — Почему ты до сих пор под стражей, если эта… дамочка сказала, что как бы депортирует тебя из мира острых ушей и сочетающейся одежды?
Сокджин невольно улыбается, слушая весьма своеобразное мнение Джуна по этому поводу, после чего отвечает: